– Да отчего не понять. Ставьте свое видео. Оно у вас на компьютере?
– Нет, не привез я еще компьютер. Я ведь все больше на новой квартире, которая жене принадлежит, жил. Там роскошь, конечно. А сюда она один раз приехала, посмотрела да и рукой махнула: дескать, не хочу и не буду. Это у нее любимые фразы такие – «не хочу» и «не буду».
– У меня они тоже были любимыми.
– Правда? – с живостью повернулся он ко мне.
– Правда. Только тогда мне было пять или шесть лет. Ну что же, давайте смотреть ваши веселые картинки с Алиной Эллер.
– Красиво звучит, правда? – вдруг спросил мэтр.
– Что?
– Имя – Алина Эллер.
– Да. Только как-то… по-нездешнему, что ли. На аллитерациях.
– Знаете, Женя, жена мне как-то раз заявила, что вышла за меня из-за двух вещей: во-первых, из-за моего имени, громкого имени, а во-вторых, тоже из-за имени, но из-за своего будущего, вот этого – Алина Эллер. Ей все казалось, что Алина Бжезинская звучит по-еврейски. Она, кстати, ужасная антисемитка. И очень упряма. Если на чем-то своем упрется, то ничем не столкнешь. Вы запоминайте, запоминайте. Вам же предстоит быть ею.
– Я запоминаю. Включайте.
На экране появилось смеющееся женское лицо. Леонард Леонтьевич был совершенно прав: Алина, оказалось, феерически похожа на меня. Тот же овал лица, те же высокие округлые скулы, разрез глаз и форма губ, только Алина кривила рот по-детски капризно. Впрочем, при желании я могла скопировать это ее движение губ точь-в-точь. Так что при оговорке насчет пластической операции по корректировке внешности я могла «влиться в форму» Алины Эллер со стопроцентной точностью.
– Она очень женственная… – начал Леонард Леонтьевич и тут же перебил сам себя: – Вы только не обижайтесь, но я режиссер и привык говорить свои замечания актерам, не стесняясь, в лицо. Так вот, вы выглядите посуше Алины и… не скажу, что более мужеподобно, к вам такой эпитет не подходит, но – более строго и менее… менее спонтанно, что ли. В вас чувствуется расчетливость, сильный характер и ум. А Алина – резвая козочка на склонах Альпийских гор.
– Почему Альпийских? – спросила я.
Эллер посмотрел на меня такими глазами, какие бывают у купальщика, который только что вынырнул из воды. Я почувствовала на себе взгляд знаменитого человека, славящегося способностью как бы впитывать облик того или иного человека и переносить его в свое художественное полотно, в свое творение.
– Это я ассоциативно, – пояснил Эллер, – первое, что пришло в голову, выдал. Тем более что Алина-то действительно в Альпах отдыхает. Ну так что, Женя, как у вас с актерской подготовкой?
* * *
С актерской подготовкой у меня обстояло превосходно, и об этом я могу сказать без ложной скромности. А если уж говорить совсем без скромности, то неплохо у меня обстояло практически с любой подготовкой. Да и как же иначе! И наследственность, и образование сказывались. Мой отец, генерал Максим Прокофьевич Охотников, родной брат тети Милы, еще при существовании СССР определил меня в секретный военный институт, в просторечии именуемый «ворошиловкой».
Название это имеет отношение не только к маршалу Ворошилову, но и к глаголу «ворошить». Если принять за исходную точку концепцию, что в каждом человеке изначально заложено все, что ему нужно и не нужно, и дурное и хорошее, и задача воспитателей и учителей этого человека – поднять и укрепить именно хорошее, то глагол «ворошить» как нельзя лучше соответствует сути обучения в этом институте. Мои уникальные преподаватели продрались сквозь пласты и залежи того, чем наделила меня природа, и «наворошили» такого, что в результате я изменилась кардинально. Слабости были затерты и нивелированы, а сильные черты взяты на вооружение и развиты.
