– Вы знаете, какого человека повезете! Вы смотрите у меня, чтоб доставили в лучшем виде, я проконтролирую.
Да-а! Какие ж люди, а кум! Если бы не видел сам, сроду бы не подумал… Постой-постой… Ботинки-то я выбросил, но я ж не босиком был тогда. А в чем же?.. Ё-моё! На мне ж ботинки-то были! Я ж перед этим в магазине ботинки купил самые дорогие! На все деньги, какие были! Мне их еще продавщица помогала надевать…
Николай вскочил и крикнул: «Тпру!» Лошадь стала.
– Ты чего? – обернулся кум Сергей.
Николай, хлопая глазами, убежденно сказал:
– Так ведь то ж мои ботинки были. В поезде.
– Замахал ты меня своими ботинками, – сердито отвернулся кум. – Сидит, буровит… – и хлестнул лошадь. – Но!
Николай смотрел теперь куму в спину, твердя:
– Ту-ту мои ботиночки. Ох, и какие ж ботиночки, как в кино! А другие уплыли. На льдине по великой русской реке. – Николай задумчиво, протяжно пропел: «Вни-и-з по ма-а-а-тушке-е-е по Во-о-о-о-о…» Вот и накрылись мои денежки медным тазиком с маленькими ручками на то-о-оненьких заклепочках.
Николай прошуршал пальцами ног по сену, вынул их на свет божий. Отвинтил крышку с бутылки, выпил остатки и, взяв гармонь, громко и убежденно сказал:
– Ну и хрен с ними!
Потянул за меха, запел:
Эх, каким ты-ы был-ы таки-им осталы-си
Орел степно-ой, казак лихо-ой…
Николай сжал меха гармони, и вдруг тонко, как играет самая мелкая кнопка на гармони, запищало что-то, только с переливом. Кум Сергей обернулся:
– Чего это пищит?
Николай постучал по кнопкам, отстранил гармонь, писк по прежнему переливался откуда-то снизу. Он сунул руку в пальто и вынул оттуда маленькую телефонную трубку с кнопочками.
– Вот это ни хрена себе!
Поглядев на нее, он нажал на первую попавшуюся кнопку, что побольше. Трубка издалека пропищала:
– Коля!.. Коля, ты чего молчишь? Коль, ты что – не слышишь, поднеси трубку поближе.
– Чего это она? – Кум Сергей вывернулся так, что казалось, свернет шею.
– Чего-чего, – запищала трубка, – к уху поднеси!
Николай поднес ладошку к уху:
– Да…
– Здорово, Коль! Значит так: завтра после обеда будь дома. Ближе к вечеру будет длинномер со срубом. Понял?.. Ты чего молчишь?
– Не понял…
– Ну, чего ты не понял? Сруб для бани приедет в разобранном и пронумерованном виде. Начнешь собирать, а я к тебе денька через четыре подъеду, помогу. Мне сегодня в Прагу лететь, но к пятнице я буду у тебя. Топор на меня наточи. Песни попоем.
– Какая баня?
– Ё-моё, баня деревянная, а песни – народные.
Кум Сергей понял, что Николая заклинило, когда он тихо и бестолково спросил:
– А кто говорит?
– Кто-кто! Конь в дерматиновом пальто. Это я, твой по гроб жизни Володя!
И тут Николая расклинило:
– Владимир Иваныч!!! Володя! Да я… да ты ж знаешь!.. Я ж тебя, родной ты мой…
– Коля, побереги силы для встречи и для песен, – нарочно серьезно проворковала трубка.
– Ты обязательно приезжай! Я тут вас знаешь, как встречу! Вы все приедете?
– Ну, насчет всех не знаю, а Елена к тебе рвется, запал, – говорит, – в душу. Ну, давай, пока, жди.
Николай, радостный, растерянный отвел трубку, глядел на нее. Не зная, как ее выключить, сказал:
– Куда жать-то?
На что трубка громко приказала:
– Жми, Колюха, на всю железку! Конец связи… – и коротко запищала пи… – пи… – пи…
Телега катила под горку, по дороге, разделяющей дружно и весело зеленеющие поля, и пикала и над полями, и над березами, и над показавшимся селом с дымящими трубами, словно первый спутник, предвещающий Николаю новую большую и радостную жизнь.
