– Закругляйтесь, не надо провоцировать беспорядок.
Но непреклонный Маттеотти хотел быть услышанным и возразил:
– Это почему же? Вы, наоборот, обязаны обеспечить мое право на выступление.
Когда же де Никола попросил его говорить поосторожнее, Маттеотти вспылил:
– Я буду говорить так, как это предусмотрено парламентским правом.
И он продолжил свое выступление, хотя стенографисткам было трудно слышать то, что он говорил, из-за продолжавшегося гвалта. Выступление, на которое он планировал затратить двадцать пять минут, продолжалось все девяносто. Каждый приводимый им факт он подтверждал источниками, так что в их правоте сомнений не оставалось. Вот вкратце то, о чем он говорил.
Печатные органы социалистов уничтожены, вся выборная публикация сожжена. Молодые двадцатилетние люди голосовали вместо шестидесятилетних. Регистрационные карточки лиц, побоявшихся прийти на голосование, использовались фашистами под различными именами, что легко доказать, так как почерк везде одинаковый.
Говорить ему приходилось с трудом, ибо шум и крики в зале продолжались и даже нарастали.
– Заткнись! – завопил железнодорожный босс Эдоардо Toppe. – Мы не собираемся терпеть эти оскорбления!
Несколько здоровенных фашистов бросились к трибуне, чтобы стащить с нее выступавшего.
Тем не менее Маттеотти невозмутимо закончил свое выступление словами:
– В связи с вышеизложенным мы требуем аннулирования результатов выборов.
Возвратившись на свое место, он сказал своему коллеге, депутату Эмилио Луссу:
– Я сказал то, что должен был сказать. Все остальное меня не беспокоит.
Как бы шокированный собственной безрассудной смелостью, добавил, обращаясь к депутату Антонио Приоло:
– Я выступил с речью, теперь вы можете готовить свои соболезнования моим родным на моих похоронах.
Свою кончину он предугадал.
Все присутствовавшие в тот день в парламенте обратили внимание на перекошенное от гнева лицо Муссолини, когда он направился во дворец Чиги. Он не видел выхода из сложившейся обстановки и до самого своего конца был связан с людьми, подобными Фариначчи и Тамбурини, приведшими его к власти. Подобно Франкенштейну, он стал жертвой собственного творения. При входе во дворец Чиги он столкнулся с Джиованни Маринелли, сорокапятилетним административным секретарем партии, носившим бородку и золотое пенсне. В манере Генри II, короля Англии, выплескивавшего свое плохое настроение на архиепископа Томаса Беккета, Муссолини выкрикнул:
– Если бы вы не были шайкой негодяев, ни один человек не произнес бы речь, подобную этой.
С таким же неистовством он бросал реплики и замечания чуть ли не десяток раз в день, быстро о них забывая.
На этот раз дуче подал голос одинокого волка слишком открыто.
Джиакомо Маттеотти, положив руки под голову, лежал вытянувшись на софе, уставившись невидящими глазами в потолок. Времени было 4 часа пополудни 10 июня 1924 года. В его десятикомнатных апартаментах по улице Виа Пизанелли в доме номер 40, в тихом районе города на берегу Тибра, было спокойно. Трое его детей – Джиан Карло шести лет, Джиан Маттео трех лет и Изабелла, которой был всего годик, уже спали. Но ни он сам, ни его жена, голубоглазая, с мягким приятным голосом Велия, не могли заснуть.
– Я знаю, – неожиданно произнес Маттеотти, – что фашисты что-то готовят. Может быть, следует отправить детей в Боргезский сад.
– Но не бери с собой свои заботы, – ответила Велия.
