Я ухмыльнулся. Одно из первых моих хулиганств. Провел пальцами по буквам. Незаконченный шедевр. Я достал карманный ножик и накарябал: «ка Бой».
Вот это я умею! Довольный любовался дописанной надписью. На душе стало так тепло и хорошо. Будто на сцену вот-вот выйдет мама… Но вместо нее объявили Шута.
Он вышел и запиликал классическую музыку. Все же он хорошо играет. Зал аплодировал, но я не поддержал их. В переходе Шут играл лучше, а тут мне не хватило чего-то. Возможно не так душевно…
Когда вышла Аня, воцарилась тишина. Эта взбалмошная девчонка явно не вписывалась в рамки этого цивильного мероприятия. Кожаная черная косуха, белая рубашка на выпуск, короткая юбка, яркие колготки, большие черные ботинки. А на голове две пышные дули, они добавляли ей роста – вылитый панк. Мрачный макияж, черные подведенные глаза и ярко-красная помада. Как попугай среди строгих ворон.
Анна протопала к центру сцены. Электрогитара через плечо с широким ремнем и тянущимся за ней шнуром по полу. Дойдя до середины сцены, она встала в стойку, растопырив ноги шире плеч. Подняла руку вверх и со всей силы ударила по струнам. По залу пронесся такой звучный «дрям», что все прикрыли уши.
– Р-р-рок! – вскрикнула Анька, подпрыгнула и начала отыгрывать соло.
Тетка рядом со мной, похожая на типичную училку, сначала хмурилась, а потом начала покачивать головой и отбивать такт ногой. Игра Ани была агрессивной, но живой, настоящее биение бунтарского сердца. На финальном аккорде зал зааплодировал.
Другие выступления досматривать я не стал, скучно. Вышел на улицу, завернул за угол и достал сигарету. Кольца дыма привычно полетели вверх.
Окно над моей головой открылось, оттуда высунулась Аня.
– Эй! Ты чего здесь куришь? – возмутилась она.
– А что, нельзя? – задрал я голову. – Вроде детей здесь нет, никому дурной пример не подаю.
– Детей? Да ты еще и сам ребенок! – рассмеялась она.
– Да чтоб тебя… Мне уже семнадцать! – выругался я и помахал кулаком.
– Дурак!
– Ты очень круто выступила, – неожиданно сказал я. Она выглядывала из окна с таким видом, словно осматривает свои владения. Будто весь мир у нее ног.
– Курение – это плохо! Бросай.
– Согласен. Меня самого бесит этот дым. Может, когда-нибудь и брошу. Пока лень, – ответил я. Хотя понимал, что просто не смогу бросить – уже пытался, но не хватило силы воли.
– Это не оправдание мужчины, – сказала она.
– Знаю, – ответил честно с злостью.
– Спасибо, что поддержал во время выступления. Я видела, как ты аплодировал, – улыбнулась Анна. – Мы скоро выйдем, подожди нас.
Отчего-то я покраснел, но ничего не ответил. Обычно я общался с девушками, которые меня боятся. Да и как общался… Говорить с ними не о чем, глупые они, эти девчонки.
Докурив, выбросил сигарету и подошел к крыльцу. Из музыкалки выходила всякая мелюзга – обычно мы с корешами над такой издевались. Типичные лохи-заучки.
Они с опаской оглядывались на меня, но у меня не было настроения их гнобить или трясти деньги. К тому же рядом много взрослых. И дураку ясно, что я не стану докапываться до щеглов прилюдно, чего они так трясутся? Что за врожденный животный страх у этих слабаков?
И вот наконец-то из музыкалки вышла Аня, осмотрелась, увидела меня и побежала навстречу. И вдруг ударила кулаком по плечу:
– Ты видел рок?!
– Ты чего? – разозлился я, но посмотрел на ее лицо, невольно улыбнулся. Аня сияла от счастья, настолько сильно ей понравилось выступать, ее протест системе. Настоящая бунтарка.
