Forêts solitaires et sombres,
Je viens, dévoré de douleurs,
Sous vos majestueuses ombres
Du repos qui me fuit respirer les douceurs.
Gilbert. «L’Amant désespéré»
Его Сильвии нет с ним, но каждый шорох кажется ему шагами милой, которая – как он себе представляет – будет после его смерти приходит к нему на могилу, чтобы оживить страдания пролитыми слезами:
Les yeux, au lieu de moi, retrouveront ma cendre;
Et les pleurs que sur elle on la verra répandre,
Ses regrets douloureux, ses longs gémissements,
Viendront, au tombeau même, éveiller mes
tourments.
Gilbert. «Oeuvres»
Здесь мы найдем и пушкинские «леса, в которых жизни нет» («Forêts solitaires et sombres»)1, и боль и страх «дневного света» («Je viens, dévoré de douleurs)2, и «невольные слезы» («Et les pleurs… on la verra répandre»)3. Пушкин в своих ранних опытах, особенно в стихах 1816 года, также любил говорить об унынии и бегстве под сень лесов («Je viens… //Sous vos majestueuses ombre»)4. Таковы его «Осеннее утро», «Элегия» («Опять я ваш, о, юные друзья»). В последнем мы как раз находим все эти строки, перепевающие французского поэта Жильбера:
Перед собой одну печаль я вижу! —
Мне скучен мир, мне страшен дневный свет;
Иду в леса, в которых жизни нет,
Где мертвый мрак: я радость ненавижу…
Умчались вы, дни радости моей!
Умчались вы – невольно льются слезы,
И вяну я на темном утре дней.
«Опять я ваш, о, юные друзья» (1816)
Всё это, конечно, написано самим Пушкиным «без малого в осьмнадцать лет».
Любые тексты элегий – это скорее выражение общего плана, нежели отражение действительно пережитого опыта, и они подчеркивают металитературный характер устремлений поэта. Рисуемая прогулка по лесу или воображаемое путешествие скорее воссоздают мифологическую образность перехода жизни в иную реальность после смерти. Воспламененная поэтическая мысль способна таким образом прокладывать путь в иное измерение.
Мистические переживания и образ «потусторонности»
«Лоно тишины»
«Я видел гроб; открылась
дверь его…»
«Я видел смерть…» 1816
У Данте в глубинах адской бездны есть страшная обитель тишины. Это круг изменников, предателей. Всю безмерность своего презрения к предательству и измене Данте излил в картине страшной казни предателей холодом, мраком, мёртвой пустыней. Там вечный мрак и неподвижность смерти. Это страна жгучего холода и вечной мерзлоты, где мёртвым зеркалом блещет ледяное озеро Коцит, сковав своей стеклянной гладью вмёрзшие тела. Данте собрал здесь все разновидности позорного порока: предатели родины, родных и близких, друзей, предавшие тех, кто им доверился. Холодные души, мёртвые еще при жизни, им нет пощады, нет облегчения, им даже не дано выплакать свою муку, потому что их слёзы с самого начала «В подбровной накопляясь глубине, //Твердеют, как хрустальные забрала» (Ад; Песнь XXXIII).
Ленский встретился с предательством друга, которое требовало осмысления. Перед дуэлью последнее желание его «воспламененной души» – было дописать, довести свои мысли до конца. Как Данте и сам Пушкин, Ленский переосмысливает своё существование на металитературном языке. В его предсмертной элегии другой мир – вне дома, вне «мирного порога» предстаёт ему «таинственной сенью» (некое таинственное лоно, лоно мистического пейзажа под сенью дерев):
…………………… гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета…
«Евгений Онегин» (6:XXII)
