«Странный поворот! – шепнуло контролирующее сознание, – убрать Глеба, немедленно убрать! Причем здесь Глеб? Подослал! Что за чушь!»
И ковырнувшись в подсознании, Нихилов очистил его от шальных мыслей, ненужных фраз.
Вперед! Только вперед! Ясности и трезвости чувств! Ради высшего, ради святого, ради ближнего и гуманизма!
В это мгновение Оксана посмотрела на него. До нее дошли обрывки его речей.
– …Человек приходит и уходит, а сумерки вечны. Мы рождены для поэзии, мы Сыны и Дочери вдохновения Вселенной, и как трагично, что мы тратим жизнь на добывание пищи, истребляем себе подобных из-за ничтожного куска хлеба! Сумерки рыдают, входят в наши души, они умоляют нас любить, любить…
Разошелся Вячеслав Арнольдович, обычно предпочитал кивать, междометничать, чтобы ненароком не зарапортоваться. А тут – накопилось.
Он остановился, чтобы набрать в легкие спертого комнатного воздуха, но, увидев ее глаза, сник, потух, потерялся. Она спокойно улыбнулась:
– Интересно.
Он открыл рот, воздух вышел, а слов не было. Он понял, что выдохся. Какая-то сила выкачала из мозга оставшиеся мысли.
– А машина нас ждет. Взяли? – поднялся Трагик.
И двое понесли кресло. В дверях Оксана обернулась. Вячеслав Арнольдович усиленно растирал вспотевшую шею, его мучило удушье. Он проигрывал, он понимал, что проигрывает, но ничего не мог поделать с этой треклятой, неизвестно откуда свалившейся болезнью, которой и название-то не придумано.
– Я вам так признательна. В тот день вы поддержали меня. Спасибо вам.
– Э…к-ха…
– Вы не могли бы… Словом поедемте с нами, если, конечно, вам удобно. Я приглашаю вас в гости.
Вячеслав Арнольдович, хоть и желал этого, но всё равно был захвачен врасплох, а тут еще отчего-то самопроизвольно замороженное состояние включилось. Защитный инстинкт зачем-то сработал – пробки выбило.
Он погибал, терял шанс так бездарно. Мутным, слезливым взглядом смотрел на нее, бессильный произнести слово, наконец вышел из положения, напрягся, закивал мелко и часто, бросился за пиджаком.
– Мы подождем вас внизу, – сказала она и вышла.
К нему тотчас же вернулись атрибуты здравого смысла: анализ и расчет. Схлынула тяжесть. Легкость обрёл. Удивляться времени уже не оставалось. В две минуты оделся, оглядел себя в зеркале, ринулся вниз по лестнице.
Комик и Трагик негодовали. В душе, конечно. Их настроение его позабавило.
«Завидно работягам. Еще бы – им такое и не снилось!»
Доехали на удивление быстро. Когда кресло сгружали и несли в квартиру, Вячеслав Арнольдович осмелился давать различные указания, проявлял заботу об обшивке, о крашеных стенах в подъезде. А один раз даже возмутился: «Ну что вы в самом деле! Аккуратнее попрошу!» От его голоса у Трагика сводило челюсти и появлялась дрожь в ногах. Комик не выказывал особых признаков раздражения, нёс себе кресло и всё.
«Вот она – звезда пленительного счастья! Чистое, чистое – вспоможение! Воспряну! Вдвоём, вдвоём! Наговоримся! Милая старушка, ты соединила две судьбы, дай Бог тебе здоровья на новом месте! Не будь этого затёртого кресла, не видать мне ее, как своих… Стоп! Я даже не знаю, как ее зовут. Вот это номер! И кто она, и с кем живет…»
Сонм обидных подозрений оглушил его, подавленный и скромный вошел он вслед за всеми в квартиру, остался топтаться на пороге, подслушивал, как она распоряжалась:
– Мальчики, аккуратнее его. Сюда, к стеночке. Так пойдет. А тот столик придётся выбросить. Давай, Толя, выстави его пока на площадку. Раздевайся, Коля, сейчас я чай поставлю.
