– Выходит, Нийдэ, что у тебя есть все основания ненавидеть эрлахов? – продолжил свой расспрос Дург.
– Да, мой господин, я ненавижу их всем сердцем, – сквозь слезы ответила девушка.
– Но тогда есть серьезные подозрения, что это ты перерезала ночью глотки тем трем эрлахам в шатре, из-за чего мы чуть было не лишились голов.
– Я очень хотела это сделать, господин, и уже решилась, взяла нож для разделки мяса, но кто-то опередил меня. Я не убивала этих вонючих подземельников. А если бы убила, то призналась бы в этом. Мы, эссийцы, честный и благородный народ, мы не способны на такие подлости, о которых вы подумали, – дерзко вздернув вверх подбородок, произнесла Нийдэ.
«Неужели герцог Нильберд оставил своих людей в столице Арханкизии, чтобы подставить нас? – мелькнула мысль у Дурга. – Хотя с таким же успехом лазутчики могли перерезать глотки и нам с Максимилианом, но их задача была именно подставить нас. На мое убийство король обязан был бы выставить претензию шаху. А вот если я буду уличен в тяжком преступлении, то претензия короля будет несостоятельной. Значит, те, кто разыграл этот спектакль, не хотят обострения отношений Ледонии с Арханкизией. Их задача – убрать меня со сцены. Инквизитор будет стараться всеми способами не дать мне настигнуть королеву с Нильбердом. Они где-то здесь. Надо опередить Хилакиуса. Тогда козыри будут у меня в руках».
С этими раздумьями Дург первым въехал в лирнийские горы.
Невысокие часто посаженные остроконечные холмы, высотой чуть выше всадника верхом на лошади, оказались труднопреодолимой преградой. Никакой дорогой здесь и не пахло. Не было ни одного плоского участка. Все четыре лошадиные ноги находились в разных плоскостях, отчего продвижение было не только медленным, но и чрезвычайно дерганным.
Дург дал команду спешиться. Так стали двигаться немного быстрее. Но все равно такая дорога была сплошным мучением. Разве что Максимилиан, держа за руку Нийдэ, был сейчас счастлив в любой обстановке.
Дург не выдержал, вскарабкался на вершину ближайшей так называемой горы глянуть, когда это все закончится.
Впереди, шагах в ста пятидесяти, уже начинались степи Думы.
– Ну вот и славно, – произнес Дург и развернулся, чтобы спуститься.
Вдруг верхушки гор взметнулись высоко в небо, а сам он еле удержался на носочках на краю глубокой пропасти.
– Ну вот, началось, не успели проскочить, – выругался Дург, глядя на оставшихся в глубине ущелья Максимилиана с Нийдэ и лошадьми.
Махнув им рукой продолжать движение, сам пошел по верху.
Вскоре Дург скрылся из вида. Максимилиан крепче сжал руку Нийдэ и, озираясь по сторонам, повел ее по утоптанной дороге, которая, петляя и извиваясь, шла через горы. До этого даже с высоты человеческого роста дорога была трудно различима, а с лошади ее вообще не было видно. Сейчас смешные, с точки зрения обычного человека, горы превратились в зловещие, пугающие своей мощью остроконечные пики.
– Сеньору Дургу, наверное, сейчас намного труднее идти, чем нам, – сказал Максимилиан, посмотрев на свою спутницу. С момента расставания с Дургом они не произнесли ни слова. И сейчас надо было как-то разрядить обстановку.
– Главное, нам не заходить ни в какие пещеры, правда? – произнес рыжий, глядя в глаза девушке, тем самым успокаивая не столько ее, сколько самого себя. Нийдэ все равно ничего не поняла. После этого они более бодрым шагом двинулись вперед.
