нельзя также не отметить бесчисленные психологические нюансы высочайшей художественной пробы, как, например, —
Анна изумительная мать, но такая ли она любящая мать, как, скажем, Долли или Кити? как могла Анна Облонская с ее искренностью и талантливостью до такой степени не по любви выйти замуж и жить как ни в чем ни бывало долгие-предолгие годы? зачем она невинно кокетничает с Левиным, умышленно жаля Кити неотразимым превосходством своего женского обаяния? да и не любовнику ли в той же мере, как и себе, мстит Анна, бросаясь под поезд – зная, что он ее смерть себе никогда не простит, и как ему после этого сойтись с другой женщиной? и так далее и тому подобное.
Итак, чтобы сопрячь воедино все эти разнородные мотивы, надобна чрезвычайно многострунная тональность образа, —
здесь и некая едва заметная иррациональность в сердцевине характера Анны, здесь и ее субтильный демонизм, склонный идти одновременно в двух противоположных направлениях, здесь и двуединое жало садизма и мазохизма, здесь и щедрость ее, как женская, так и чисто человеческая, здесь и едва слышная поступь рокового предназначения, с которым она в тайном родстве, здесь и элементарно-грубый вызов обществу, здесь и трогательное чувство детской потерянности, —
иными словами, в великолепную и роскошную образную симфонию Анны Аркадьевны вкраплена и скрытая мелодия Настасьи Филипповны, —
и вот все это вместе всегда и в любой сцене сквозит во взгляде Татьяны Самойловой, —
поэтому она и оказалась единственной актрисой, способной адекватно сыграть Анну Каренину, а неадекватно – пусть и блестяще – сыграть ее могут и десятки других актрис.
Если вы, дорогой мой друг и читатель, хотя бы раз в жизни скользили над бездной, сознавая в то же время, что бездны под вами никакой нет, и все-таки чувство скольжения над нею до конца не исчезало, —
если вы, далее, в глубине души убеждены, что, умерев, вы не разрушитесь, но перейдете в состояние, которое нельзя выразить не только в словах, но и посредством самых тонких мыслей, —
если вы, кроме того, всякий раз, когда вам удавалось нащупать что-то поистине существенное в жизни, вдруг замечали, что оно, это существенное, вместо того, чтобы спокойно взглянуть на вас в анфас, неизменно поворачивается к вам в профиль, и никогда, никогда, никогда не дано вам увидеть его настоящее лицо, —
если вы, что также очень важно, обратили внимание на то, что все в мире движется одновременно в двух противоположных направлениях, то есть, например, любой творческий акт движется от невидимого к видимому, от неосязаемого к осязаемому, от безмолвного к услышанному, от немыслимого и непостижимого к тем или иным формам осмысления и постижения, и вместе с тем, параллельно и на одном дыхании, все видимое, осязаемое, слышимое и осмысленное в нем (творческом акте) возвращается к своим истокам: в лоно безвидимости, безмолвия и безмыслия, и это двойное и зеркальное раскручивание в диаметрально противоположных направлениях вы чувствуете в том числе и на собственном жизненном опыте, когда, в частности, выходя на финишную прямую вашего долгого и плодотворного внутреннего развития, вы замечаете, что буквально все плоды этого вашего развития уже заключались в вашем детстве, как в семени, —
если на вас, совсем уже под занавес, посреди глубочайшей тишины находили когда-нибудь даже не воспоминания о прошлом, а как бы вся ваша минувшая жизнь вдруг посещала вас, и вы не могли сказать, откуда она пришла и куда ушла а, главное, живет ли она в вас или помимо вас, —
