Ветреным, дождливым вечером, в сгустившихся сумерках, когда Орфей сидел на ступеньках, подкручивая колки лиры, невдалеке показалась женщина. Она шла медленно, словно в раздумье, останавливалась, оглядываясь вокруг – как если бы была не уверена, что идет в правильном направлении. Темно-синий плащ скрывал фигуру, край его, наброшенный на голову, не позволял разглядеть ее лицо, только золотистые волосы выбивались из-под плотной ткани, ветер подхватывал пряди, а она нетерпеливо перехватывала их и прятала обратно.
Певец заметил ее, когда она была уже совсем близко. И вскочил на ноги, внезапно поняв, кто перед ним.
– Мама?!
– Здравствуй, сын. Рада встрече с тобой. Как здоровье жены твоей, Эвридики?
– Она спит, мама. Я разбужу ее…
Он бросился к двери, но Каллиопа остановила его.
– Нет. Я пришла не к ней – к тебе.
– Ты не хочешь увидеть ее?
– Не сейчас, Орфей. Может быть, позже.
Она опустилась на ступеньку, и похлопала рукой около себя, приглашая его сесть рядом. Он повиновался.
– Что-то случилось, мама? Ты – редкий гость.
– Расскажи мне о твоем новом увлечении, сын.
– Я не понимаю тебя.
– Тогда расскажи мне о своих новых песнях, Орфей. О гимнах, воспевающих Смерть. Разве это тема достойная тебя?
– Смерть – часть нашей жизни, мама. Тебе ли не знать об этом? И что плохого в моих гимнах? Разве они не так же мелодичны и прекрасны, как и все остальное?
– Зачем ты зовешь ее, Орфей? Зачем ты просишь Смерть о встрече?
– Я не зову ее, мама. Я просто пою о ней. О Темной принцессе, узнице Долга, прекрасной девушке, которая не властна распоряжаться собой, которая освобождает других и не свободна сама. И это ведь просто поэзия, мама. Фантазия, полет воображения – не более того. Вряд ли она слышит меня.
– А что, если слышит, Орфей?
Певец рассмеялся.
– Надеюсь, ей нравятся мои песни! Но вряд ли я когда-нибудь узнаю об этом. Не волнуйся, мама, пойдем в дом, я разбужу Эвридику, она будет рада встрече с тобой.
Каллиопа покачала головой.
– Мне нужно идти, сын.
– Ты пришла так нежданно и говоришь загадками. Может быть, ты побудешь подольше и расскажешь, что так обеспокоило тебя. Неужели ты пустилась в путь только из-за этих моих песен?
– Они опасны, сын мой. Как и то, что вызвало их к жизни.
– Я не понимаю тебя.
– Мне жаль это слышать, Орфей. Прощай. Надеюсь, ты все же задумаешься над тем, что я сказала.
Темная фигура плавным движением поднялась, миг – и она растворилась в подступившей темноте.
Орфей в раздражении отшвырнул лиру.
– Задуматься? Над чем? Ох уж эта божественная недосказанность! Всегда тайны, недомолвки, намеки! Ты умный мальчик, вырастешь – поймешь сам. Вечная история! Ты совсем не изменилась, мама!!!
Отойдя подальше, там, где ее никто не мог увидеть, Каллиопа присела на берегу реки, опустила ладошку в воду, поболтала ею. Легкая рябь волн застыла и разошлась, разбежалась в стороны, образовав нечто вроде гладкого зеркала. Холодный лунный свет высеребрил его, и в середине появилось лицо Эагра, речного бога.
– Я видела нашего сына, Эагр. Он не захотел услышать меня.
– Тебе нужно было выразиться яснее.
– Ты же знаешь, что я не могла.
– О да, муза песнопений, да, муза поэтических преувеличений, науки и философии, ты – не могла. Ты просто задала ему загадку – вполне в твоем духе. А он должен будет разгадать ее, порассуждать, вникнуть. Только вот будет ли он это делать? Он ведь – просто певец, пусть и величайший из живущих.
