Постыдная мыслишка посетила мою многострадальную лишь на мгновенье, но оставила очередной рубец на истерзанной душе.
Всего мгновенье, лишь только я просунула свою руку под его, почувствовав тепло его тела, почувствовав напряженные мышцы под своими пальцами.
Мгновенье, вызвавшее приятную обволакивающую истому в груди.
– Столько раз один и тот же дом продавать, конечно ты каждый угол знаешь… – проворчала у калитки и завозилась с ключами, отойдя от него на шаг.
– Я делаю тебе одолжение, – отозвался со спины, возвращая меня в реальность обыденностью своего тона, – сможешь козырнуть, что провела тут ночь и не просто осталась в живых, но и не услышала ничего подозрительного.
– И с чего бы тебе мне его делать? – спросила осторожно, почуяв очередной подвох.
– Потому что ты услышишь, – шепнул на ухо зловеще.
– Успею съездить за берушами, – хохотнула через силу, распахивая калитку и делая несколько шагов на территорию.
Он был уродлив, этот дом.
Не, реально, он отвратителен.
Я не знаю, из какого места росли руки у архитектора, но он столько стилей намешал в этом убогом особняке, что я не могла даже склониться к какому-то конкретному. Но, вместе с этим, не могла и взгляда отвести.
Итак, вход. Полукруглая площадка метра в три в радиусе, четыре колонны, подпирающие балкон на втором этаже. Хрен с ними, пафосно, но терпимо.
Все «великолепие» открывалось взору по обе стороны от входа. Высокие стрельчатые окна на первом этаже, явно в готическом стиле, на втором – витражные стекла, смутно попахивающие Францией, преимущественно зеленой цветовой гаммы с совершенно непонятным орнаментом, не вписывающимся в рамки восприятия. Каждое окно хотелось рассматривать отдельно, уделяя внимание мельчайшему фрагменту, но добило меня не это.
Во-первых, площадь. Особняк (а по-другому называть это строение язык не поворачивался) был поистине величественными, но вместе с этим совершенно не впечатлял габаритами.
Во-вторых, статуи. Да-да, именно они. Перед главным входом (уверена, был еще один, с обратной стороны), и над вторым этажом, в углублениях между окнами, под самой крышей. Горбатые крылатые гаргульи смотрели на меня сверху своими пустыми каменными глазами, открыв пасть в немом крике, поднимая полчища мурашек по телу, а внизу, на земле, вход охраняли два льва, оскалившиеся и обнажившие острые клыки. Без крыльев, вполне себе обыкновенные, но выполненные с такой анатомической точностью, что казалось, будто они вот-вот оживут и набросятся, раздирая плоть на лоскуты.
В-третьих, впечатление произвели заросли цветущего в это время года шиповника по всему периметру забора. Ну и, конечно, зеленый плющ, тянущийся от земли по зданию вплоть до самой крыши.
Неформально, несуразно, отталкивающе, безобразно, несовременно.
– Я влюбилась… – брякнула, не в силах сделать ни шага.
Завороженная угловатостью, загипнотизированная зеленью обвивающей серый камень растительности, заинтригованная вычурной мозаикой.
Все, что я хотела – как можно скорее попасть внутрь.
И Воронов охотно, но мягко, подтолкнул меня под спину, принуждая двигаться вперед.
***
Разочарование накрыло с головой, едва я переступила порог дома.
– Тут все не так… – я слабо простонала, поморщилась и капризно надула губы.
– Знаю, – печально вздохнул Воронов и добавил с неприкрытой брезгливостью: – Ремонт.
Имел место быть.
Совершенный, богатый, красивый.
Такой правильный, такой идеальный, что вызвал острый приступ отвращения.
