Он быстро нашел нужную полку и оставленную на ней вчера книгу о жеребьевке. «Главная Игра», – значилось золотым на темно-алом. Главная Игра, Большая Беда. Страсть все возвышать неизбежно приобреталась за тысячелетия долгой жизни, хотя самому Николе казалось, что все должно было быть ровно наоборот. Что можно считать величественнее самого себя, когда тебе почти неведомы ни изъяны, ни ход времени?
Никола бережно погладил обложку, провел пальцем по ровному срезу. Бумага внутри была плотной и гладкой, каждая буква – безукоризненно выведенной. Великолепная работа. Иномирцы все делали на века – долго, кропотливо, с бесконечной преданностью ремеслу. Ручной труд ценился, кажется, превыше всех прочих, и все, что создавалось, было штучным и превосходным по качеству. Горсть любовно выращенных ягод насыщала, как полноценное застолье, сшитая одежда очень долго не рвалась и не изнашивалась, глиняные чаши и кубки при всей легкости были прочнее камня.
Под стать своим хозяевам.
Вчера Никола закончил читать прямо тут, на полу между стеллажами, прислонившись спиной к резному дереву одной из полок. Испугался, захлопнул книгу, обещал себе больше не возвращаться. И пришел сегодня.
Никола бездумно перелистывал страницы раздела о змеях. Змеи, чьи величественные тела, сердца и половины душ спали в горах, лесах, оврагах и пробуждались после Цветения. Змеи, искавшие вторую часть своей души среди иномирцев – чтобы соединиться и воспрянуть окончательно. О том, куда при этом девался сам иномирец, написано было очень коротко и уклончиво. Для остальных он как будто исчезал, сливаясь телом со змеем, – это все, что Никола понял. Возвращался туда, где ему и положено быть, – в самое сердце пробудившегося чудовища.
Дальше шли главы о том, что умели иномирские змеи, и там понять написанное было легче. Больше всего иномирцы ценили их за способность открывать Окна в иной – человеческий – мир, но вот в описаниях этих Окон Никола вновь безнадежно запутался.
Сложнее (и страшнее) всего было читать про выбор души. Игра начиналась вместе с вытягиванием карты, значение которой нужно было хранить в секрете вплоть до самого пробуждения змея на третий день. Иначе Игра обрывалась – и жди беды, а уж в бедах иномирцы знали толк. О том, почему душой становился именно тот, на кого выпал жребий, зачем нужно было молчание, при чем тут Белое Цветение и почему для жеребьевки всегда брали старую колоду карт, было написано очень много, местами даже в стихах, но Никола не знал и половины этих слов. Он путался, перечитывал, выписывал на клочок бумаги короткие фразы (Ива пришла бы в ужас, узнай, что он так расходует запасы писчих принадлежностей), но так до конца и не разобрался.
– И это все? – спросил накануне вечером Никола Лавра. – Вытащить жребий и ждать? Змей… – он осторожно подбирал слова, избегая произносить «магия» и «волшебство»: иномирцы ненавидели эти названия, насквозь пропитанные людскими мыслями и человеческим страхом, – сам как-то все поймет? И это вся Игра? Просто вытянуть карту и трое суток молчать о ней, пока где-то что-то происходит?
Лавр на миг задумался.
– А этого разве мало? С такими-то последствиями?
* * *
– Я не заметил, как ты улизнул, – Лавр хлопнул Николу по плечу. От неожиданности тот вздрогнул и чуть не выронил книгу. Где-то вдали послышалось недовольное ворчание Ивы. – Опять про Игру? Я думал, ты сказал, что все уже прочитал.
