Души черного народа - страница 4

И все же быть проблемой – странный опыт даже для того, кто никогда не был ничем иным, кроме как в младенчестве или в Европе. Именно в беззаботном детстве человек впервые внезапно осознает горькую правду о своем происхождении, причем, как правило, это происходит за один день. Я хорошо помню тот момент, когда эта тень пронеслась надо мной. Это случилось в горах Новой Англии, где река Хусатоник[6], петляя между горными хребтами Хусак[7] и Таконик[8], несет свои темные воды к морю. Я был совсем еще мальчонкой и учился в крошечной деревянной школе, где мальчишкам и девчонкам вдруг взбрело в голову покупать красивые визитные карточки – по десять центов за пачку – и обмениваться ими. Было очень весело, пока одна девочка, рослая новенькая, наотрез не отказалась брать мою карточку, смерив меня презрительным взглядом. И тут меня вдруг осенило, что я не такой, как все, точнее, в душе, возможно, и такой, но наши миры разделяет огромная завеса. С тех пор у меня не возникало желания сорвать эту завесу или перебраться на другую сторону, я относился ко всему, что было скрыто за ней, с презрением и жил на просторах голубого неба и больших блуждающих теней. Это небо казалось особенно голубым, когда мне удавалось превзойти своих товарищей на экзамене, обогнать их в соревновании по бегу или просто отвесить кому-нибудь подзатыльник. Увы, с годами на смену презрению пришли иные чувства, ведь похвала, которой я так жаждал, и прекрасные возможности доставались им, а не мне. Но это несправедливо, я тоже заслуживаю некоторых наград, если не всех. Только я никак не мог решить, как мне их получить: буду учить закон, лечить больных, рассказывать чудесные истории, роящиеся в моей голове, что-то в этом духе. Другие темнокожие мальчики не стремились к соперничеству столь же самозабвенно, их детская непосредственность превратилась в подхалимство, молчаливую ненависть к окружающему их бледному миру или насмешливое недоверие ко всему, что имеет отношение к белым. Они попусту растрачивали свою юность на горькие причитания: «Почему Бог сделал меня изгоем и чужим в собственном доме?» Вокруг всех нас смыкались тюремные стены, ровные и прочные с точки зрения белых, но неумолимо сжимающиеся и непреодолимо высокие для сынов ночи, которые были обречены смиренно бродить по кругу, тщетно пытаться разбить камни ладонями или неотрывно и почти потеряв надежду, всматриваться в голубую полосу неба над головой.

После египтянина и индийца, грека и римлянина, тевтонца и монгола, темнокожий является своего рода седьмым сыном, который с рождения отгорожен от остального мира завесой и наделен даром ясновидения, столь необходимым ему в американском мире, который лишает его истинного самосознания и позволяет видеть себя лишь через призму иного мира. Это двойное сознание – ни с чем не сравнимое ощущение, когда вы постоянно смотрите на себя глазами других, оцениваете свою душу по меркам мира, который воспринимает вас с насмешливым презрением и жалостью. Вас неотступно преследует ощущение двойственности – американец и темнокожий, две души, два образа мысли, два непримиримых стремления, два враждующих идеала в одном темном теле, и только упорство и сила не дают ему разорваться на части.

История американского темнокожего – это история борьбы, стремления достичь осознанной зрелости и объединить свое двойное «Я» в единое и истинное «Я». И при этом слиянии он не хочет потерять ни одну из своих прежних сущностей. Он не стремится африканизировать Америку, поскольку та многому может научить мир и его родину. Но и не хочет обесцвечивать свою негритянскую душу, растворившись в потоке белого американизма, ибо знает, что в его жилах скрыто послание миру. Он просто хочет иметь возможность одновременно быть темнокожим и американцем, не подвергаясь при этом оскорблениям и унижениям со стороны своих собратьев и не наталкиваясь повсюду на захлопнувшиеся перед самым носом двери Возможностей.