Души наизнанку. Сборник рассказов - страница 7

Сначала все было обычно, только привкус какой-то бесцветности сопровождал внимательный взгляд. Комната была скучна и белёса от холодного света луны. Но какое-то движение приковало его интерес, и хоть привкус оставался на прежнем уровне, кровь в жилах заиграла, как у охотника, выслеживающего дичь.

Движение происходило в гробу. Сквозь веки В.И. видел (вернее, знал), что бледная фигура медленно принимает сидячее положение, потирает коленки и прицеливается, как бы удобнее встать. Раскачавшись, она прыгает на пол, издавая тяжелый стон и стук, похожий на тот, когда ее бросали в гроб. Еще раз потирает коленки, а потом, прихрамывая, ковыляет к В.И. Вот она, совсем рядом, улыбается широкой улыбкой на круглом лице. На руках она держит Епифана, а Епифан держит в зубах полуживую мышь и рычит. Мышь выскальзывает, Епифан вырывается из бабушкиных рук.

– Беги-беги, ты голодный, не кормленный, – говорит бабушка, отряхивая от кошачьей шерсти подол, и, задирая его, поворачивается и показывает свой зад. Коричневая заплата, как бритва, режет глаза.

… В.И., как чертик на пружинке, резко вскочил на ноги. Ему показалось, что вспышка света озарила весь дом. Пульс с неистовой силой забился в висках и заклокотал в горле. Огромное непонятное чувство овладело вмиг всей его сущностью. Он понял, что бабушка (нет, она, конечно, и не думала подниматься в гробу) теперь будет сопровождать его всегда. Он теперь не один. Он понял, что счастлив. Он оглядел убогий покосившийся домик и проникся новым необычным чувством красоты. Он любовался тем, что не вызывало любования. Его зрение наслаждалось бедностью красок и утомительной белесой пустотой, плоскостью вместо трехмерности, рождением какого-то «ничего» там, где раньше были цветы и конфеты.

– Вот, внучик, нам и пора. Пошли, милок, пошли. Я тебе расскажу сказку, а потом ляжешь спать. Ты же послушный мальчик и будешь слушаться свою любимую бабушку, – голос ее, такой родной и знакомый, еще никогда не был так близко. Он звучал у В.И. в голове.

Последний самолет

(Больная И., 35 лет, шизофрения)

Юля летела на самолете домой. Нервные пальцы впились в сумочку, белую, как сжатые губы. Казалось, она сама превратилась в полет. Она чувствовала единение с крылатой машиной, словно это был велосипед. Противоречивые чувства раздирали ее пополам: хотелось броситься в объятия к любимому человеку – и хотелось никогда не возвращаться туда. Больше всего она мечтала о том, чтобы разбился самолет. Но он не разбился, и Юлина нога ступила на родную промокшую землю. Воспоминания градом посыпались на нее.

Отец, папа, папочка… Когда Юля была маленькой девочкой, он часто носил ее на плечах. Потом родители обычно уезжали, а ее забирала скупая старая дева – тетя Света. Потом отец пошел на пенсию. А мать – она всегда была домохозяйкой.

Юля-школьница стала стесняться своих пожилых отца и мать, тогда как у ее одноклассников папы носили джинсы, а мамы – маникюр и макияж. Самыми трудными были будни после родительских собраний. Как правило, отец выступал невпопад, ссорился с учителями, неумело пытался защитить двоечников и разгильдяев, которые понимали все наоборот (как и их родители), а потом дразнились и стрелялись из рогаток. Однажды железными шпонками они изрешетили ноги Юлиного отца, когда он выходил после такого собрания из школы.

А еще Юля сгорала от стыда, когда ей покупали новые вещи. Боясь обидеть родных, она надевала неуклюжие сапоги и бездарные шапочки, доходила до угла, переобувалась в туфли (которые хотя бы не болтались в голенищах) и прятала капор или заячью ушанку в портфель. Отсюда и Юлина тугоухость (из-за которой она не пошла в консерваторию), и больные колени.