Действительно, забавная, но приятная метаморфоза Татьяны Лиозновой.
В тот вечер на мне был костюм «мышиного» цвета – приталенный пиджак и узкая юбка, а на голове шапка-ушанка из золотистой ондатры, сливающейся с цветом моих волос. Не думаю, что она радикально меняла мою внешнось. Так в чем же было дело?
Я рассмеялась, сделала «загадочные» глаза.
– Аааа, не скажу! Это мой секрет!
Про себя же подумала, что, вероятно, Татьяна Михайловна просто почувствовала мою искренность по отношению к ней. Так как я действительно искренне преподнесла ей цветы. Мне почему-то было ее жаль, она казалась мне очень одинокой, несмотря на ее интересную работу, ее уверенный вид и большое количество людей вокруг нее. Но бывает же одиночество вдвоем, бывает и одиночество в толпе.
Лиознову, несомненно, тронул мой жест, даже если я представила его как жест со стороны Максима. Даже если я предстала перед ней как «мостик», я была посланницей внимания Максима к ней. Должно быть, она почувствовала себя женщиной, значительной для него.
У меня создалось ощущение, что Татьяна Михайловна была совсем не так холодна и самоуверенна, как казалась – возможно, это был ее панцирь, защитная оболочка от непрошеных гостей в ее личном пространстве. Не существует «каменных» людей, у каждого есть свои чувствительные струнки. Только найти их не всегда просто. Иногда мы находим их, отвечая на зло добром. Когда люди совершенно не ожидают этого и поэтому удивлены и даже растеряны или смущены. Тогда они начинают смотреть на нас «другими» глазами, начинают видеть нас. Вероятно, это то, что и произошло с Татьяной Михайловной.
Максим одобрил, что я привезла Лиозновой цветы.
– Молодец! Хорошая идея насчет цветов! Я ей их никогда не дарил. Надеюсь, они тебе не слишком дорого стоили на рынке, да еще зимой!
Я промолчала. Возместить стоимость букета он не предложил, а я не попросила. Так получилось, что я никогда ничего у него не просила. Деньги не присутствовали в наших отношениях.
Так прошел год. В работе и в быту быстро шел второй.
И тут в нашей жизни начало что-то происходить. Что-то странное в поведении Максима. Какие-то перемены – не существенные, но которые я, тем не менее, почувствовала. Он стал чаще уезжать в Полтаву и чаще оставаться по вечерам работать в московских студиях записи. И хотя я считала, что это нормально, учитывая специфику его работы, все же не могла не отметить, что он стал каким-то более… рассеянным, что ли, каким-то более отстраненным.
Максим как и раньше стремился ко мне, но не так настойчиво как раньше. Он по-прежнему был очень нежным со мной, когда мы находились наедине, а интуиция настойчиво нашептывала мне: «Что-то не так…». Но я не хотела прислушиваться к ней – «сплетнице-злопыхательнице» и настойчиво гнала от себя все негативные мысли. Пыталась найти объяснение всему тем, что Максим много работал и уставал. В этот период он писал музыку к фильму режиссера Леонида Нечаева «Проданный смех». Объяснял мне, что ему нужно было много записывать и перезаписывать в студиях.
Аркадий, который снова вернулся к обязанностям его секретаря, тоже вдруг стал вести себя по меньшей мере странно.
Теперь каждый раз, как только его «шеф» уезжал в Полтаву или в Ленинград, он звонил мне и куда-нибудь приглашал – в ресторан, на просмотр в Дом кино или к кому-нибудь в гости. В конце концов, он даже предложил познакомить меня с одним известным футболистом.
