Мишель очень удивлялся их неприветливым лицам и манерам – было видно, что работа им в тягость и о существовании «коммерческой» улыбки они явно ничего не знали. Но муж не придавал этому значения – ему все было ново, интересно и приятно. Он говорил мне, что получал огромное удовольствие от этой поездки, так как на Руси заложены его корни.
Мы ели расстегаи и пельмени, запивая их квасом и медовиком. Мишель пил еще и водку. Задорно смеялся и восклицал:
– Вот так я чувствую себя настоящим русаком!
В крохотном деревенском магазинчике Мишель купил мне в подарок огромный русский платок в красных розах на черном фоне и попросил, чтобы я постоянно надевала его на себя, пока не закончится наше свадебное путешествие. Он был действительно человеком, влюбленным в Россию и во все русское. Явно давали себя знать его русские корни.
Мы с удовольствием, с хохотом и «с ветерком» катались на русской тройке.
Но тогда местные жители еще не привыкли к приезжим. Они останавливались вдоль дороги и провожали нас удивленными взглядами. С некоторыми мы останавливались поговорить по просьбе Мишеля. Он испытывал желание пообщаться с простыми русскими людьми, объясняя им, что мы – «тоже русские», что «приехали познакомиться с красивыми местами и церквями». Но все же люди смотрели на нас с недоверием.
На обратном пути, возвращаясь в Москву, мы заехали во Владимир. Осмотрели величественный Успенский собор, загадали желания и сделали массу фотографий.
Домой вернулись с массой впечатлений и эмоций.
«Медового месяца» у нас не получилось – по времени. Но зато «медовые» десять дней очень удались. Они действительно были «сладкими» – насыщенные смехом, радостью новых открытий и массой позитивных эмоций.
У меня осталось необыкновенное и незабываемое впечатление от этой поездки. Все-таки нет ничего красивее и самобытнее русской земли, русской глубинки с ее историческими памятниками, пропитанными многовековой культурой.
По возвращении в Москву у Мишеля оставался лишь один день до отлета в Париж. Отпуск закончился. Мы провели его в семье – с Алинкой, по которой я страшно соскучилась, и с родителями. А на следующий день я проводила супруга в аэропорт.
Муж звонил мне из Парижа каждый день, как всегда, подолгу оставаясь на телефоне. Он почему-то очень волновался, снова порывался подключить знакомых дипломатов в русском консульстве в Париже. Я его успокаивала – не стоило беспокоить людей раньше времени.
Через два месяца меня вызвали в ОВИР. Виза пришла даже раньше, чем мы ожидали! Очень быстро по тем временам.
И подтвердилось то, что говорил Мишель, – Алина выезжала «автоматом», как «француженка», на ее выезд не нужно было никакого разрешения.
Муж был вне себя от радости. Быстро прислал нам билеты на поезд, на 22 декабря 1986 года. А 24-го мы должны были прибыть в Париж, точно к Рождеству.
Нам с дочкой нужно было собираться в дорогу.
На меня нахлынули эмоции – только теперь я по-настоящему осознала, что скоро будет отъезд и расставание с родителями и с друзьями. Пусть даже на несколько месяцев, но все равно очень волнительно – впервые отъезд так далеко, в Европу, к тому же с ребенком. А разлучиться с Алинкой тоже для меня было немыслимо.
Хоть я и видела, с какой любовью и заботой Мишель относится к нам с дочкой, все же мне было очень нелегко преодолеть свой психологический барьер. Так как отъезд во Францию для меня был действительно барьером, который нужно было взять. Как бы парадоксально это ни звучало.
