– От чего ты кручинишься, дитя мое? Аль какая хворь одолела тебя? – няня ласково погладила ее по щеке.
– Нет, нянюшка, нет родимая, не хворь одолела меня, но любовь, – промолвила Анастасия и прикрыла руками глаза.
Старушка громко ахнула и тут же зажала ладонями рот. Господи, да какая любовь может родиться в этом чистом, непорочном сердце? Кого успела полюбить Настенька, коль целыми днями сидит в горнице под присмотром строго отца?
– Милая моя, в кого ты влюбилась? Неужто тайком от нас покидала дом?
Девушка при этих словах так глянула на нее, что няня тут же пожалела о сказанном.
– От тебя ли я слышу такое? Ты, которая качала меня еще в колыбеле? Ты, заменившая мне мать, сестер и подруг? Ты, которая знаешь меня лучше, чем кто-либо? Как смеешь произносить слова непотребные? Неужто ты думаешь, что я способна словно блудница тайком встречаться с кем-то? Или ты думаешь, что я позабыла заповеди Божьи и впала во грех? Няня, уж от тебя я такого не ожидала.
– Прости меня, родимая! Прости меня, дуру старую! – старушка упала перед ней на колени и принялась целовать ее руки, боясь гнева Глеба Михайловича.
– Встань с колен, кормилица моя, – спокойным голосом проговорила Анастасия, убирая в сторону незавершенную работу.
Няня взяла в руки материю с вышивкой и мягко провела по нее пальцем. Что говорить, вышивать девушка умела благодаря ее стараниям.
Во дворе послышались мужские голоса, смех и ржание коней. Анастасия резко вскочила со скамьи и ринулась к решетчатому окну и из него увидела отца, крестного Алексея Елизаровича, да троих молодых гостей, но лишь на одного из них упал ее взгляд – это был Александр, сын Никиты Федоровича. Девица прерывисто задышала, руки машинально сложились на груди, где внутри сильно билось сердце словно птичка в клетке, готовое выпрыгнуть наружу. «Ах! – радостно думала она, не отрывая взгляда от красивого юноши. – Как он прекрасен, словно царевич из сказки. Господи, об одном прошу: пусть наши судьбы с ним соединятся».
Няня всплеснула пухлыми руками и, подбежав к Анастасии, попыталась отолкнуть ее от окна.
– Господи, да что же делается! – воскликнула старушка. – Негоже девице глядеть в окно да на добрых молодцев любоваться. А ежели кто-либо из них узрит тебя аль батюшка твой заменит сие, а ну-ка, девонька-красавица, спрячься за занавеской!
Но Анастасия не слышала или делала вид, что не слышит предостережения няни. Ее взгляд был устремлен на того, о ком думало ее сердце.
– Вот он, нянюшка! – воскликнула девушка и указала пальчиком на высокого, стройного молодого человека с задорной белозубой улыбкой и темно-русыми кудрявыми волосами. – Это он, тот, о ком тоскует душа моя.
Кормилица лишь мельком посмотрела на юношу и тихо промолвила:
– Да, молодец и впрямь хорош собою. А теперь, родимая, отойди от оконца да сядь на скамейку, дай-ка я заплету тебе новую косу.
Красавица с потупленным взором последовала за няней, которая усадила свою любимицу на студ перед зеркальцем. Затем взяла гребень и начала осторожно расчесывать ее длинные густые волосы. Не успела старушка доплести косу, как в горницу тяжелой походкой вошел Глеб Михайлович. Кормилица тут же склонилась в низком поклоне и ушла в дальний темный угол, дабы не мешать беседе отца и дочери. Анастасия встала и подошла к отцу, во всех ее движениях сквозили робость и скованность. Не смотря на это, она все равно возвышалась над низкорослым тучным Глебом Михайловичем словно травинка над камнем. Дворянин поглядел на дочь снизу вверх и, взяв ее под руку, усадил на низкий стульчик, сам же сел на скамью, таким образом, чтобы девушка оказалась ниже его.
