– Красавица моя, солнышко ясное, успокой сердце свое, не тереби украшения свои.
– Как мне успокоиться, нянюшка, коль решается судьба моя? – девушка приблизилась к старушке и крепко, от всей души, прижала ее к своей груди.
Нянька всхлипнула, но взяла себя в руки. Еще раз осмотрев свою воспитанницу, она пришла в восторг: столь дивной красы по всему миру ищи, а не сыщешь. На шелковую рубаху, чьи длинные рукава по краям были украшены вышивкой, был надет шушун золотисто-красного цвета – распашное на пуговицах платье с глубоким вырезом спереди и с висячими фальшивыми рукавами, ниспадающих почти до пола. На изящных ножках красовались сафьяновые сапожки алого цвета с вышивкой из золотых нитей на высоких каблучках. И до того высокая, Анастасия теперь, пожалуй, оказывалась одного роста с суженным Александром.
– Ах, любуюсь я на тебя, воспитанница моя, а на глаза слезы наворачиваются, – промолвила тихо нянька и вытерла лицо носовым платком.
– От чего, нянюшка? От чего, родимая? – искренне спросила девушка.
– Уж очень ты похожа на матушку свою, которая умерла сразу после твоего рождения. Отец твой да я постарались заменить тебе покойную, лелеяли тебя словно диковинку, словно розочку в саду. Вот теперь смотрю на тебя и глаз радуется – какая прекрасная девица выросла, ты даже превзошла матушку свою.
Анастасия улыбнулась и, взяв свою большую косу в руки, присела рядушком со старушкой. Нежными, девичьими пальцами она вытерла катившиеся по лицу той слезы и снова, только крепче, обняла ее, прижала к своей груди, понимая, что в скором времени покинет и этот отчий дом, и няньку, которая стала для нее дороже всех на свете.
В горницу какой-то тяжеловатой, неуклюжей походкой вошел Глеб Михайлович. При виде отца девушка поднялась и, поклонившись ему, опустила глаза в пол. Мужчина оглядел дочь с ног и головы и обрадовался: такую красавицу не грех и самому царю сосватать.
– Сваты пришли, Настенька. Пошли.
Красавица покорно последовала за Глебом Михайловичем, стуча по полу каблучками. Когда они прошли в комнату, где их появления ожидали Никита Федорович и Марфа Егоровна, Анастасия вдруг перестала волноваться – бояться, оказалось, нечего. Она ощущала на себе заинтересованные взгляды родителей жениха и от этого у нее ярко вспыхнули щеки, что не укрылось от будущей свекрови, которая нашла девушку сказочно прекрасной, причем настолько, что придраться не к чему, и даже высокий рост невесты сына не смутил серъезную женщину.
Глеб Михайлович с гордым видом глянул на Никиту Федоровича и проговорил:
– Се есьм дщерь моя, Анастасия, семнадцати лет от роду.
Девушка слегка вскинула прелестную головку, рефейные нити качнулись в такт ее движению. Присев рядом с отцом напротив сватов, она даже не рассмотрела будущих свекровь, такая была скромница, такая набожная. Анастасия погрузилась в разглядывание узоров на своем наряде, а о чем толковали отец с Никитой Федоровичем, того не ведала, да и зачем ей было прислушиваться к разговору, все равно судьбу девиц решали родители, и от ее взгляда ничего не зависело.
Позже, когда сваты ушли, девушка отправилась обратно к себе в горницу, дабы переодеться в обычную одежду. Скинув дорогой шушун, она свободно, как-то облегченно, вздохнула и надела свой любимый нежно-розовый сарафан с жемчужными пуговицами. Нянька принесла ее незаконченную работу, где красавица вышивала райских птиц на большом полотне. Присев на скамью, девица снова принялась за работу: времени было достаточно до свадьбы – почти шесть месяцев, уж она-то успеет приготовить и сотканный ковер, и платье в подарок Марфе Егоровне.
