Она вышла из метро и пошла по тротуару. Было тепло и сыро. У обочин тротуаров размокала спитая чайная заварка, валялось множество окурков, но не было ни одного человека. У перекрестка что-то загадочно блестело. Урна подбежала, дотронулась, это оказался плевок, и она покраснела от омерзения. Через некоторое время ее туфли размокли, словно их сварили. Пришлось скинуть их и идти босиком. Наконец она пришла.
«Брысь!» – сказала Урна телефону, который попался ей под ноги, потому что стоял на полу.
«Это я не вам,» – извинилась перед читателем, принявшим это на свой счет. Сразу поднялась на второй этаж и пошла в ванную. Там она стала мыть ноги, по очереди задирая их в раковину. Читатель, видимо, донес, потому что через несколько минут в ванной появился Сокра.
– Что же ты ничего не сказала, хотя бы позвонила, я бы встретил… Ты босиком шла? А туфли где?
– Покорми меня, – попросила Урна.
– Конечно, – засуетился он, – а выпить хочешь?
Она кивнула.
Из ванной Урна крикнула:
– Принеси мне что-нибудь переодеться!
Сокра появился через несколько минут и сказал:
– Но там нет твоих вещей.
Урна рассердилась:
– Только не надо никакой мистики, посмотри получше.
Сокра долго не возвращался, а когда вернулся, то опять ничего не принес. Урна вышла голая, мокрая, «хотя бы вытрись», открыла шкаф, и стала искать. Она выбрасывала вещи Сокра, думая найти за ними свои, но там было пусто. Она почти обсохла.
– Черт знает, что! Нет, ты иди сюда, – она подтолкнула к куче вещей Сокра. Пустые рукава рубашек и пустые брючины лежали в двух измерениях.
– Надень пока мое, – посоветовал он.
– Что твое, что? – все больше заводилась Урна. – Может, это? – и она растоптала майку.
– Как хочешь, – и он вышел из комнаты.
Она села на кучу белья и вспомнила о чемодане: как искала его в церкви, чтобы переодеться, как нашла под кроватью и даже не стала открывать.
– Прости, – обняла она Сокра на кухне, – все осталось там, я совсем забыла.
– Нельзя же так, – уже без обиды ответил он, – пойди убери, я уже несу.
Из всего, что валялось, Урна слепила большой ком и откатила его в угол.
Они чокнулись.
– Ну, рассказывай, – сказал Сокра.
Постель, на которой они сидели, была несвежей, с дряблой простыней в ногах. Подушки лежали, прижав уши, готовые к побоям. Сокра курил, и пепел иногда падал на пододеяльник. Урна протянула ему блюдце, в которое стряхивала сама. «Что?» – не понял он. «Возьми, – но на полпути ее рука остановилась. – Ничего, как хочешь».
Ничего не сказав, Сокра вышел из комнаты.
– Ты где, в туалете был? – спросил Урна, когда он вернулся.
– Нет, я высморкался.
– Я же слышала! Что, это теперь называется высморкаться?
– Короче, рассказывать ты не хочешь?
– Почему не хочу, между прочим, могли меня устроить на работу: раскрашивать книжки.
– Ну, все, хватит, – резко перебил ее Сокра.
– Не верит! Обводишь желтым – обозначает нервы. Но я не согласилась. Или придумывать образы.
– Урна, бедненькая, что ты несешь! Ложись, давай-ка ложись.
Резко, как будильник, зазвонил телефон. Он стоял рядом с кроватью, и Урна, вскочив, нечаянно вляпалась в него. Линия разъединилась, зато Урна, совершенно распустившись, стала выпаливать сквозь слезы:
– А ты как думал, тебе все игрушечки… а когда под тобой сдувается матрас, когда куклы, а брюками лес мыть, и еще… и еще неизвестно что, и когда я ничего-о-о о себе не знаю, да, ничего, с кем родилась, в чем? Нет, ты скажи, в чем главное, в чем родилась!
