– Зачем ты приехала?
– Я же сказала – соскучилась! – Марина меня обняла.
– Больше работай.
– Изработалась вся, в том месяце не было выходных. Вот, первый выходной, к тебе приехала.
– Вместе с хандрой?
– Да.
– Сиди дома, если у тебя хандра.
– Одиноко.
– Заведи кошку.
– Ненавижу запах.
– Заведи собаку.
– Не смогу гулять каждый день, мотаюсь по области.
– Заведи собаке гувернера, симпатичного аспиранта.
Мариша махнула рукой и подошла к шкафчику, где у меня хранятся продукты, достала бутылку ликера, который сама же мне и привезла когда-то.
– Совсем не пьешь?
Я помотала головой.
– Зря. Понимаешь? Зря-а-а!!! Русский человек должен пить! Это снимает стресс. Мы живем в такой стране, где постоянно стресс, хотя бы от полугодовой зимы. Жизнь это рост, это деление клеток. А у нас – полгода белая смерть. Надо спать зимой, а мы пытаемся жить. Поэтому надо пить горячительные напитки, разгонять кровь!
– Не могу пить, не лезет.
– Пей по чуть-чуть. Давай вот… за любовь!
– Да ну ее, Мариш! – Я отвернулась.
– Что? Опять? Пишет, да?
– Не хочу говорить. – Я вздохнула. Кому мне сказать, если не Марише? – Не понимаю, зачем ему это.
– Развлечения ищет. С тобой весело. А с женой – что? Компот из сухофруктов для перистальтики кишечника, постирушки, быт, быт…
– Не надо, пожалуйста.
– Почему? Я тебе скажу правду, голова твоя ее переварит, и – всё пройдет.
– Мариш, я психолог, а ты не психолог. Ты грубая и бесцеремонная. Ты не разбираешься в этом. Не надо.
– Ладно. Чем угощаешь?
– Ничем.
– Тогда пошли в ресторан. Тут у меня один знакомый открыл в вашем городе ресторан азиатской кухни, чем мы хуже Москвы. Попробуем кузнечиков в соусе из утренней росы. Давай, одевайся.
– Я одета.
– Ты в таком виде пойдешь на улицу?
Я кивнула. Ненавижу, когда Марина начинает общаться со мной, как с неполноценным ребенком. Наверное, это у нее компенсация, оттого что нет детей. Но у меня ведь тоже нет детей, и я не общаюсь с ней, как с ребенком. Может быть, я общаюсь с ней, как с мамой? Нет, я маме никогда не грубила. Я маму очень любила, восхищалась ей, хотела быть такой, как она. Когда она уехала, когда мы всё это осознали, я плакала так, что у меня глаза на время стали плохо видеть.
– Я думаю, мама уехала из-за тебя, Мариша. Потому что ты невыносимая.
– Она мне, кстати, написала.
– Что?! – Я не поверила своим ушам. – Мама?! Тебе? Где?
– В запрещенной соцсети. Нашла меня и написала.
– Почему не мне? А когда?
– Вчера.
Я быстро полезла посмотреть, нет ли у меня где-то новых сообщений. Нет.
– Покажи.
Мариша вздохнула:
– Она спросила, можно ли у нас поживет один ее знакомый, временно. Она же не знает, где мы с тобой теперь живем. Вообще ничего не знает.
– Странно как… И больше ничего?
– Ничего.
– Может быть, это не она?
– Она.
Мариша протянула мне айфон:
– Смотри.
«Привет, Марина! Может ли у вас пожить один мой знакомый?»
– Что за ерунда…
– Ну да. Первое письмо за двадцать лет.
– Не письмо – вопрос, – уточнила я. – Сколько ей сейчас?
– Считай. Ей было тридцать шесть, прошло…
– Ой…
– Ну да.
– А непохоже по фотографии… Пятьдесят шесть? Нашей маме? А кажется, что под сорок, как и нам…
– В Австралии, наверное, по-другому идет время. Это же другое полушарие, они вверх ногами ходят. Или она не работает. Плавает в океане с дельфинами. Они делают ее моложе, своей энергией, и вообще – они же лучше нас. Гладкие, быстрые, веселые… – Мариша подмигнула мне. – Я бы не отказалась от таких друзей. Что-то щебечут, можно не вслушиваться.
