«Эварс сказал, что ты его не пустила к себе. Это правда? Что произошло?» Я написала «Его не пустили коты» и перевернула телефон, на котором и дальше приходили Маришины рассерженные сообщения. Она знает, что я на работе, но, наверное, не считает мою работу важной. Не нужно обижаться на Маришу. Мариша хороший человек, и у нее, как и у меня, личная жизнь не складывается. Точнее, складывается как-то иначе, чем у большинства людей. Поэтому ей можно простить стремление к гиперопеке. Я для нее – настоящая младшая сестра, которая нуждается в заботе.
– Как вас зовут?
– Это важно?
– Не очень.
– Маша. Или Настя.
– Хорошо. Просто имя человека многое определяет.
– Имя мне дали родители. Что оно может определять?
– Так и жизнь дали родители. И определили всё.
– Вы хотите сказать, что я проживу всю жизнь с тем, что дали мне родители?
– В этом есть что-то, что вас не устраивает?
Больше всего мне хотелось бы назвать эту девочку по имени и на «ты». Но она ощущает себя взрослой, и возможно, есть для этого основания.
– Я не хотела говорить про родителей. У меня всё отлично. Просто мне нужен совет.
Я кивнула:
– Конечно.
– Вы ведь можете дать объективный совет?
– Не могу. Но постараюсь. Когда психологов, как и многие другие профессии, заменит искусственный интеллект, он будет давать объективные советы. Большинство из которых будут неправильными.
– Почему?
– Потому что жизнь субъективна и непредсказуема. Все законы нарушаются так часто, что теряют свои четкие границы. Либо мы не способны определить их своим несовершенным умом. Жизнь – это управляемый хаос. И мы не знаем, кем или чем он управляется.
Настя (или Маша) кивнула:
– Согласна.
– Ты еще учишься? То есть… вы еще учитесь?
– Я уже преподаю.
– В школе?
– В университете.
– В каком корпусе?
– На Ленина.
Может быть, сталкивается с ним в коридоре… У нас не такое большое здание, и не такой огромный штат, все преподаватели хотя бы в лицо знают друг друга.
– Я… – Девушка накрутила в очередной раз волосы на палец и отбросила прядь. – Я встречалась с одним человеком… полтора года. И до этого я его любила… Его зовут… неважно… Сначала мы просто были знакомыми. А потом… Я, конечно, сама проявила инициативу… И он меня увидел. А до этого не видел. И… я даже ездила к нему домой… Он не из нашего города… Ну то есть я жила в гостинице, и он ко мне приходил. И я познакомилась с его мамой… И мы нашли с ней общий язык, так мне казалось…
Я видела, что ей трудно говорить. Что еще не всё пережито. Как некрасиво она одета. Это принцип? Совсем нет денег? Больше не хочет красиво одеваться? Или не умеет?
Девушка помолчала, заставила себя не заплакать, походила по комнате и продолжила:
– А в какой-то момент я поняла – всё, что было, ко мне не имело никакого отношения. Просто он мстил девушке, которая ему нравилась. Которую он… – Она заставила себя это сказать, я видела, что ей было трудно, – любил. И до сих пор любит. А меня не любил.
Губы ее задрожали, но она снова сумела не заплакать. Молодец.
– Ты уже приняла это. Стадия непринятия прошла. Значит, впереди брезжит свет. Можно, кстати, называть тебя на «ты»?
Девушка взглянула на меня. Небольшие светлые глаза. Если чуть подкрасить белесые ресницы и мягкие губы, подвести веки, она будет милая и… некрасивая. Никуда не деть толстый нос уточкой, полноватые щеки, неправильный подбородок и слишком широкий лоб, жидковатые бесцветные волосы. Поэтому, к примеру, китайцы смело и безрассудно перекраивают себе лица. Научились и тут же бросились менять себя – свои лица и заодно судьбы. А потом рождаются дети, похожие на тебя настоящего, на того, которого больше нет, которого ты сам не любил, и никто не любил, пока ты не сделал себе новое лицо. И начинаются драмы и разводы. И бедные дети, которые еще не знают о своей внешности ничего и хотят только тепла и любви мамы и папы, наблюдают со страхом, как ругаются их красивые родители, на которых они, некрасивые, беспомощные, совсем не похожи.
