Два солнца - страница 16

– «Галантерейные мануфактуры»! Это вам не магазин Берсовых, видали витрину?! – С детства знакомый с премудростями торговли, он поражался столичному размаху.

– Анют, глянь-глянь, вот как одеваются столичные штучки! – Марк даже высунулся в окно: из дверей пассажа вышли элегантные девушки – таких он видел только в кино.

– Шею не сверни, – посмеивался отец.

– Ой, платья какие красивые… – Ане постепенно передавалось настроение брата – и она уже не с опаской, а с любопытством вглядывалась в прохожих.

– Заработаю тебе на платье, не волнуйся.

– Что-то ты расходился, сын. Москва – она с характером, не каждого примет.

На самом деле Яков Михайлович, и сам никогда не боявшийся начать новое дело, был очень доволен.

– Да мы ж к ней по-хорошему, отчего б нас не принять!

– Хвастун ты, Марик! – Язвительный тон ничего не означал, сестра ему доверяла безоговорочно.

И только Мария Давыдовна не разделяла оптимизма родных. Бледная, измученная дорогой, она с трудом переносила духоту в забитом до отказа трамвае и старалась не вздыхать слишком громко. Чтоб мужа и детей не расстраивать. И только изредка про себя шептала: «Мешугэ, мешугэ». Да, приезжим этот город часто казался немного сумасшедшим.

Они приехали на съемную квартиру на 3-й Мещанской улице: две тесных комнатушки без кухни, по тем временам – большая удача. Этот район Яков Михайлович выбрал неслучайно: совсем рядом, на Большой Сухаревской площади располагалась бывшая Шереметевская больница (или, как говорили москвичи, Странноприимный дом), ставшая теперь Институтом неотложной помощи. А прямо перед больницей – оказавшейся прямо-таки сказочным дворцом, – у подножия знаменитой Сухаревой башни шумел главный рынок столицы. Сухаревку, как «рассадник спекуляции и преступности», закрыл было Московский совет… Но с началом НЭПа торговля стихийно возродилась почти с прежним размахом.

И началась новая глава семейной истории. Анюта, как и дома, заботилась о матери, занималась хозяйством, ходила на курсы машинописи, а Марка отец пристроил к себе в артель.

За годы революции и военного коммунизма многие здания обветшали и требовали не только ремонта, но и восстановления. Разворачивалось и новое строительство. А потому заказов было в ту пору немало. Бригада подобралась дружная. И, что немаловажно, Борик расчетливо подбирал «личный состав» только по надежным рекомендациям, а потому не случалось проблем ни с праздниками, ни с шаббатом.

По вечерам и выходным Марик осваивался в незнакомом пространстве. Он взял за правило двигаться от центра, от Кремля, поочередно в разных направлениях, изучая город, его привычки и повадки, то пешком, то на подножках трамваев (и уже катался, как заправский москвич!). Все было ново и удивительно.

Зато у Москвы-реки, где суета пристаней напоминала родной порт, он чувствовал себя как дома.

Конечно, прежде всего были исхожены окрестности Сретенки и Мещанской слободы: замысловатые фасады доходных домов здесь соседствовали с добротными каменными строениями прошлого века и деревянными двухэтажными лачугами, населенными публикой разношерстной и часто неблагонадежной. А уж о Сухаревском рынке и говорить не приходилось.

Анюте ходить туда одной запрещалось категорически. Яков Михайлович и сына предупреждал: «Без надобности тоже не суйся, это место – не для прогулок. Да за карманами смотри!»

Наказ отца был понятен, но, как оказалось, на практике трудновыполним: почти все пути вели через рынок. Да и близлежащие улицы с лавками, магазинами, трактирами, по сути, были его продолжением. Но свежеиспеченному москвичу нравилось это необычное место. Сюда он ходил, как в кино, – и набирался опыта. А когда замечал подозрительные взгляды – «ходит, высматривает, никак вор, развелось хулиганья», – осторожно удалялся и сам воображал себя героем детектива. Что-то неуловимое тянуло его туда.