Смотрю на свою пустые пальцы. Одно я потеряла, когда папину машину исцарпала. А второе сама выкинула, в квартире у близнецов.
- Колец нет, - сползаю с кровати, подтягиваю спадающие мешковатые брюки. Одежду покупали без меня, и с размером не угадали. - Ты три дня не приходил ко мне. Я тут как в клетке.
- Не приходил, - он кивает. - Потому, что у тебя все тело в засосах.
- Не всё.
- Ты ещё и спорить будешь?
Замолкаю. И, правда, неважно, один или десять.
На шее, на груди, на животе. Уже бледные, но их видно, если футболку задрать. Пока я сплю.
Он заходил в комнату и смотрел, иначе откуда знает?
Он тушит сигарету в банке, оранжевые шарики шипят. Сёмга или форель. Он тоже встает, нас разделяет смятая постель. Он ни слова не говорит, давит меня взглядом.
Я изменщица, получается, что да.
И он от меня отвернется. Наверняка. Он так смотрит, у него даже взгляд будто выцвел, нет васильков, есть мутное дно озера.
- С кем? - он опускает голову, давит в икре бычок. На груди поблескивают очки на серебряной цепочке.
Взрослый, мудрый, основательный.
Надёжный.
Я таким его считала. И теперь мало что изменилось, пусть мы и живём непонятно где. Это я все испортила, сожгла чужие документы, а он расплачивается.
А ведь мы могли бы уехать, средств на счетах меньше не стало. Но он свое имя отмывает, Адам Метельский - это уже как бренд.
- С кем я спрашиваю, - он отрывается от банки и поднимает глаза.
Я знаю, что с Авелем, мне сказали. Но...
- Они не виноваты, - защищаю их зачем-то. Складываю руки на груди, прячусь от его взгляда.
- А кто виноват? Ты?
- Никто. Не надо никого трогать
- Это я уже без тебя разберусь, - он лезет в карман за телефоном. Набирает номер, разглядывает стены в декоре под бревна деревенской избы. Прижимает трубку щекой и смотрит на меня. - Не скажешь? Тогда оба ответят. И ты. После.
Отступаю на шаг. Невольно пугаюсь, боюсь услышать, какой приказ он в трубку рявкнет.
- Выйди вон.
- Чего? - он убирает телефон от уха.
- Вон выйди, - повторяю увереннее. - Ты меня бросил одну, в дом приперлись кредиторы, с родителями я из-за тебя на ножах, мне некуда было идти, я...
Он швыряет банку. Она летит над моей головой. Приседаю и накрываю ладонями макушку. Банка бьется в стену на руки мне сыпятся икра и осколки.
- Ты рехнулся? - лепечу, трогаю голову.
- А ты? Это мои сыновья, Яна, - он опирается на постель, ловит меня за руки и тянет к себе. - Мне с тобой как жить дальше?
- Я не просила за мной приезжать. Ты сам.
- Я надеялся на твое благоразумие.
Наши лица рядом, тону в запахе табака. На лоб скатывается икра.
Он в раздражении стряхивает ее.
- Я от тебя предательства не ждал, - его голос становится тихим, огорченным. - Ты же мой цветочек. Ты зачем это сделала?
Смотрю на мятую постель. Не знаю, как время назад вернуть, выбросить проклятую визитку и к его сыну не соваться.
Или даже раньше, вырезать из памяти прачечную и шуточки про шланг.
- Ты ещё малышка, - говорит он. Убирает из моих волос оранжевые шарики. - Тебя запутали. Обманули. Но их не защищай. Они взрослые, умные, воспользовались моей девочкой. Их наказать нужно.
- Ты же сам сказал, - хочу повторить за ним, что это его сыновья, только напоминать не решаюсь, замолкаю.
Может, правда, кого-нибудь надо наказать.
Сидим в тишине, он перебирает мои волосы. У двери негромко откашливаются. Адам поворачивается.
На пороге топчется начальник охраны. Деликатно смотрит в сторону, в черный квадрат окна.
