– Я не скупердяй, дорогой Самсон, – без обиды поправил гостя директор, – я хозяйственный. А деньги во всем счет любят, особенно деньги общие.
Гость не сдержался от улыбки и с заметным сожалением покосился на бутылку с ароматным золотистым напитком. За такие слова действительно нужно было бы выпить, и не по одной, а по несколько стопок, но не в этот раз. Да и не в следующий, потому что любой его приезд в Рязань обусловлен очень серьезными вопросами, когда не до тостов и застолий. Это прекрасно понимал и Митрич, и хотя заметил выразительный взгляд гостя, однако повторить еще по одной не предложил.
– Кстати, о «бабках», – Самсон словно вспомнил о главной цели своего визита, – с ними все в ажуре?
Круглое лицо Митрича сделалось по-детски обиженным, слишком уж бестактным показался вопрос гостя, не вписываясь в доверительные отношения между ними. Однако озвучивать свое недовольство Митрич не стал, лишь вздернулся крутыми плечами. И заверил:
– Вся оговоренная сумма, уважаемый Самсон, уже находится в «мерседесе». – Речь шла о машине, на которой курьеру предстояло вернуться в Москву. – Все сто тысяч, до последнего доллара. Водитель будет ждать на проспекте Гагарина, в двух кварталах отсюда. Номера наши, рязанские, Х 724 АР. Запомнил?
Митрич тоже проявлял бестактность, напоминая о необходимости закругляться с «переговорами», которые и так уж слишком затянулись. Впрочем, какая бестактность, когда речь идет об элементарной осторожности.
Самсон снова скользнул довольным взглядом по угощению на столе, по круглой физиономии Митрича и поднялся. У него не было повода для недовольства, цель визита почти выполнена, распоряжения Рашида переданы, осталось только доставить деньги в российскую столицу и вручить их кому следует. Расслабляться, знамо дело, рано, но и мандражить тоже не с чего. Не проверяют же московские гаишники все прибывающие в столицу машины, тем более легковые и, тем более, с «соседскими» рязанскими номерами. Так что вернется он в российскую столицу с ветерком, как положено и задумано, и все будет в ажуре, все будет тип-топ. На этот счет никаких сомнений не может быть.
После ухода курьера Митрич, убирая со стола остатки деликатесов, не устоял все-таки перед соблазном, плеснул в рюмку приличную порцию коньяка и одним глотком выпил. Едва не закашлялся, беспокойно покосился на дверь, испугавшись появления кого-нибудь из сотрудников и мысленно оправдывая свой поступок неординарностью ситуации. Настроение Митрича в отличие от настроения алмаатинца нельзя было назвать не то что приподнятым, а хотя бы безмятежным или ровным, какая может быть безмятежность в преддверии таких событий. Приезд Рашида и организация «мокрухи» в честь этого приезда способны довести до инфаркта, а не до спокойствия. И отступить нельзя. Ни на шаг, ни на полшага. Как в клетке. Как в игре, правила которой когда-то принял и соблюдать которые обязан теперь всю оставшуюся жизнь. У него нет права выбора, вот в чем сложность. Если вообще не трагизм.
Однако философствовать было некогда, день грядущий требовал подготовленных и обдуманных действий. Покосившись на свое зеркальное изображение, Митрич прокашлялся, восстанавливая голос, и потянулся короткопалой пятерней к телефону. Разговор длился недолго. Правильней сказать, разговора не было. Митрич только убедился в присутствии абонента на линии и коротко бросил:
