– А мы уж тебя заждались. Думали, не объявишься. Давно пора! Третий десяток почитай уж как дом да без хозяина-то… – спокойно, и, казалось бы, вовсе не вредно, проговорил он. – Такой ладный дом, да без хозяина, – негоже.
Это, с виду безобидное замечание, стало последней каплей для измученного невесёлыми мыслями домового. Плотина негодования подмяла под себя остатки выдержки и хрупкий оплот едва восстановленного равновесия, и, несмотря на только что данное самому себе обещание не поддаваться на провокации, Акакий сорвался.
– Ла-а-а-адный?!! – яростным шёпотом взвился он, – Да ты надо мной, что ль, издеваться вздумал, ирод?!! Как землянка какая! Ни скамьи, ни стола, ни палатей! А грязища! Да сараюшка не прибрана, – и та приличнее смотрится! Хоть сколь-нибудь захудалой печи-мазанки не соизволили поставить!.. В такой хате и собаку поселить стыдоба, а они дитё разместить вздумали!.. А мать-то, мать! Младенчик ревёт-заливается, а она где?!.
– Да ты погоди, погоди, причитать-то, – сконфуженно проговорил гость… – с работы ей позвонили, за домом ругается, не слышит поди, вот и не подходит. Который месяц уж, как в отпуске с дитём, а все никак отстать не могут – вздохнул он, – Тьфу ты ну-ты! Прям как крепостная, – с досадой закончил новый знакомец.
– С какой такой работы? Это с покоса, что ли, да колокольцем позвонили? – язвительно проговорил Акакий, про себя подумав, точно ли всё в порядке с головой у нового знакомца.
– Да сколько ж ты спал-то, что таких простых вещей не знаешь? – изумлённо протянул дворовой.
– Каких таких вещей?! – снова взъярился Акакий, – Что избу можно без печи ставить? Что можно жить в доме, который хуже коровника?! – спрыгнув с табурета, потрясая сжатыми кулачками и наступая на гостя, яростно полушипел-полухрипел он, из последних сил стараясь не сорваться на крик, чтобы не напугать малютку.
Дворовой попятился, в примирительном жесте подняв руки, и миролюбиво увещевательным тоном проговорил:
– Охолони! Ишь разбушевался! Счастья ты своего не понимаешь. Ну да разберёшься ещё. Пойду я. Мы со Степанко на соседнем участке живём, как выйдешь, дом слева. А меня Федотом кличут. Ты, как остынешь да подразберёшься, заходи в гости. Мало нас осталось, надо держаться вместе, – вздохнул Федот и вразвалочку, слегка припрыгивая, пошёл в свою сторону.
Акакий несколько раз тяжело и шумно вздохнул-выдохнул, стараясь хоть немного успокоиться и вернуть себе вновь нарушенное равновесие. «Вот ведь тоже выдал «В гости!», ирод!», – наконец успокоившись, фыркнул он. Устав от пережитого, уселся на краешек табурета и, продолжая тихонечко покачивать колыбель, крепко задумался.
На его удивление, Федот вовсе не выглядел вредным и ехидным, как это полагалось любому уважающему себя дворовому, и даже удачно подколов домового, ни единой ухмылкой не показал своего злорадства над его, Акашиным, незавидным положением.
«Может, я действительно чего не понимаю? – озадаченно подумал Акакий, – Да и что толку горевать, когда принимать хозяйство всё равно надобно, какое уж ни на есть», – покорившись неизбежности, заключил он. Рассудительность домового наконец-то взяла верх над расстройством чувств. Убедившись, что малютка уже совсем успокоился и в данный момент хоть и не спит, но занят тем, что сосредоточенно изучает пальцы на своей ноге, подтянув её к себе обеими ручонками, Акакий решительно отправился исследовать новый дом по второму кругу, но уже со всей своей обычной обстоятельностью.
