В феврале 1561 г. Екатерина Медичи и королевский двор, как обычно в это время года, переехали из Орлеана в Фонтенбло. Через несколько дней Мария вышла из затворничества и 16 февраля приняла Трокмортона и графа Бедфорда, которого Елизавета отправила к ней с соболезнованиями.
Аудиенция прошла успешно. Мария прочла письма Елизаветы, затем «ответила, с печальным видом и речами». Бедфорд должен был передать благодарность своей госпоже «за ее доброту и утешение в несчастьях, когда она больше всего в этом нуждалась». Елизавета, сказала Мария, «выказывает себя доброй сестрой, когда в этом есть великая нужда». Начав говорить, Мария обрела уверенность, повторив свою идею о новой странице отношений после фиаско Эдинбургского договора, и уверила посланников в том, что воспринимает письма Елизаветы как добрый жест и будет стараться проявлять такую же доброжелательность. Она пригласила послов приходить к ней, когда возникнет нужда, и попросила д’Уазеля проводить их до дома.
Послы вновь попросили аудиенции 18 февраля, и Мария подтвердила свое желание «дружбы». Они с Елизаветой, начала говорить она, были двумя королевами «на одном острове, говорящие на одном языке, близкие родственники…».
Но послы прервали ее, подняв больной вопрос Эдинбургского договора, настаивая, чтобы он был ратифицирован «без промедления». на это категорическое требование Мария ответила отказом. Возможно, Бедфорд, верный союзник и один из ближайших друзей Сесила, полагал, что ее можно заставить подчиниться. Но он слишком недооценивал Марию.
Она не испугалась и повела себя точно так же, как впоследствии вела себя Елизавета, применяя знаменитую тактику при столкновении с министрами или парламентом. Мария заявила, что нуждается в совете. Кардинал Лотарингский отсутствовал, а ее шотландские дворяне еще не прибыли, и без их важных «пожеланий и советов» она не сможет обойтись, поскольку «вопрос слишком серьезен для правителя ее возраста».
Трокмортон попробовал настоять на своем, но Мария возразила, что «не должна отвечать» за договоры, в составлении которых не участвовала. Затем она переменила тему, обвинив Елизавету в нарушении обещаний, поскольку в прошлом году та получила ее портрет в deuil blanc, но не прислала свой. Мария очень тонко намекнула Трокмортону все-таки привезти обещанный ответный подарок.
Это прозвучало как предупреждение, потому что, по мнению Марии, обмен портретами символизировал ее предложение начать отношения с чистого листа. Если в портрете будет отказано, а требования ратификации договора не отзовут, это будет означать, что все прочие обязательства аннулируются.
Послы предприняли еще одну попытку встречи на следующий день, 19 февраля, но Мария не поддалась на их уговоры. Она цитировала афоризмы об обязанностях правителей, которые узнала от своих учителей, проявляя максимальную осторожность и настаивая, что всегда должна «получать советы» в делах, касающихся короны и государства, используя благоразумие как предлог, чтобы затянуть с ответом.
Кроме того, Мария нанесла один серьезный удар. Она предупредила Бедфорда, что если она будет относиться к своим дворянам пренебрежительно, обходясь без их советов, как это предлагает он, то в будущем они поведут себя так же дурно, как раньше, когда подняли мятеж против ее матери.
Марии удалось сохранить достоинство – но не более. Елизавета, если ее не принуждать, вскоре обязательно пошла бы на уступки, поскольку, как и Мария, прекрасно понимала сомнительную природу Эдинбургского договора.
