Опять торговля началась. Ты сама все слышала. Все охи-вздохи, клятвы и проклятия, доли и налоги, мины и шеумы. Мне казалось иногда, что нахожусь на каком-то экзамене и меня проверяют со всех сторон, будто хотят назначить на должность секретаря при наместнике. Прилично надоело, но и сдаваться нельзя было. В другой раз вообще облапошат, если слабину заметят.
Результат таков: пол таланта серебра мы отдаем в рост под десятую часть на двадцать лет под сложный процент. Еще и объяснять пришлось, что это такое. Так что за них мы получим в конце концов три таланта и двадцать один сикль. Начались шуточки – мол столько никакой осел не увезет. Но я успокоила, сказала, что прибуду на верблюде.
Вторую половину оставляем здесь и получаем запечатанный полый глиняный шар, внутри которого будет находиться табличка с указанием суммы, причитающейся мне. Тут же ее и составили. А я еще и печать нашу опробовала. Да ты сама видела. Чувствовалось, что тебе понравилось. Оставили за это три кошеля. Ничего. Нам пока хватит, а тащить меньше придется. Знаешь, никакой жалости от того, что серебро отдала нет. Даже облегчение какое-то. Не нужно думать, как и где его пристраивать. Главное – работают.
– А мне как-то жалко. Была такая гора денег! Чуть с лестницы не свалились, пока с полки вытаскивали. Потом чуть руки не оторвались, когда с Чензиром тащили. А сейчас что? А теперь что? Несчастные четыре мины серебра да тощий кошелек за пазухой!
– С каких это пор такие деньжищи стали несчастной чепухой? Адат, приди в себя. Не гневи Иштар! Ведь отберет и не задумается. Лучше поблагодари, что помогла удачно договориться.
– Ой, извини. Я в извилину. Если у Устада начнут угощать, не отказывайся.
Лия-Тарбит вздрогнула, услышав непривычное для слуха обращение к себе: «Нин, госпожа! Прибыли». Подняв глаза на удивленно взиравшего на нее Аллаку, улыбнулась и кивнула. Только сейчас поняла, что уже давно стоит у дома Устада, а провожатый напрасно пытается привлечь к себе ее внимание. Поблагодарила спутника и привычно постучалась в знакомую калитку. Ждать долго не пришлось. Звуки на тихой улице в уже сгущавшихся сумерках разносились отчетливо, и слуга сразу поспешил на шум, издаваемый прибывшими.
Аллаку даже не захотел слезать с мула, а развернулся и направился в обратный путь. Красотка уже привычно входила во двор и, не обращая внимания ни на хозяйку, ни на знакомого слугу, направлялась к сараю, откуда доносилось удовлетворенное пофыркивание Люция. У летней кухни застыла Рабити. Чувствовалось, что здесь ожидали Лию, даже несмотря на то, что она не сообщала о своем приезде.
С некоторым трудом усмехающемуся слуге удалось остановить нетерпеливую ослицу. Не обращая внимания на борьбу упрямого животного с непонятливым человеком, девушка соскочила с седла и направилась к застывшей кормилице. Устад, остановившийся на пороге дома, с доброй улыбкой наблюдал за встречей двух таких разных женщин, обладающими родственными ду́шами.
Обошлись без слов. Лишь объятие и обмен волнами нежности. Потом Рабити отпрянула, отвернула повлажневшие глаза и засуетилась возле кухонной утвари. Лия, неуклюже передвигаясь (наступавшие сумерки давали о себе знать), начала снимать дорожные сумки и укладывать их на скамью.
Наконец вся суета затихла, можно было остановиться и перевести дух.
– Неужели в этом доме к моему приезду уже все съели, – знакомые нотки прозвучали в голосе девушки. Показалось, что застывшее в ожидании ее приезда жилище ожило, вечерние звуки окрасились новыми красками, даже гомон птиц, устраивающихся на ночевку, стал громче и веселее. – Придется голодной ложиться спать, ведь до трактира мне уже не добраться. Хотя постойте. Может у Люция сохранилась морковка, и он не даст мне умереть от голода.
