Пир ожидался завтра, когда будет готова главная часть добычи. Этим вечером Прияна застала в гриднице лишь пятерых гостей: пока она хозяйничала в Смолянске, приехали посланцы от князя двинских кривичей Всесвята. Полочане бывали здесь раз в два-три года. Свои товары – меха, мед, воск, иные плоды лесных промыслов – они продавали в Витьбеске людям Святослава, а дальше их не пропускали, ибо не было на то докончаний. Вырученные деньги везли в Свинческ и здесь, бывало, покупали кое-что из иноземных товаров: дорогие ткани, оружие, украшения. Уже не раз заходил разговор о том, чтобы позволить полоцким купцам самим поехать к хазарским пределам или хотя бы отдать товары доверенному человеку из смолян для продажи там – что в итоге принесло бы хозяевам товара куда больше денег, чем если сделка совершалась еще на Днепре. Но Святославов воевода из Витьбеска неизменно отвечал: эти милости доступны лишь тем князьям, что под рукой Киева. Не желая идти под чужую власть и платить дань, полочане довольствовались дедовым укладом.
В этот раз полоцкую дружину возглавляли Городислав, последний из трех сыновей князя Всесвята, и Богуслав – его родич по матери. Этих людей смоляне хорошо знали. Шесть лет назад, в последнюю зиму, еще при жизни Сверкера, полоцкий князь пытался помочь ему отбиться от Ингоревой руси из Киева. С дружиной явились все три Всесвятовых сына, дабы побороться с другими за право посвататься к Ведоме. Но богам не поглянулось их сватовство. Средний княжич, Владивой, погиб в сражении с русью Ингвара киевского, два его брата попали в плен. Старшего, Держияра, Ингвар увез с собой в заложники, чем вынудил Всесвята поклясться в дружбе. Но возвратили к отцу в Полоцк только младшего, Городислава, которому тогда сравнялось всего пятнадцать лет. Держияр еще три года прожил в Киев и там умер однажды зимой.
Узнав Городислава, Прияна хотела поздороваться, но слова замерли у нее на устах: гость смотрел на нее, как на восставшую из мертвых. Единственный ныне наследник отца, довольно рослый и крепкий парень, он имел простые правильные черты лица и очень светлые волосы, которые по сравнению с кожей, загоравшей за лето, казались золотисто-белыми. Серые глаза смотрели сурово и прохладно, словно две весенние льдинки, но сердце у него, при внешней сдержанности, было пылкое. Прияна улыбнулась, стараясь, чтобы он не разглядел насмешку за ее приветливостью: неужели только что услышал «про Кощея»?
Городислав первым встал и вежливо поклонился дочери прежнего смолянского князя и дальней родственнице нынешнего. То же сделали и другие полочане. Прияна с привычной величавостью ответила сперва Городиславу, потом сразу всем его спутникам и пошла вдоль стола с кувшином, наливая гостям пива. Рослая, стройная, в зеленом варяжском платье, отделанном по швам красным шнуром, с блестящими золочеными застежками на груди, она казалась лучшим украшением княжеской гридницы. Неудивительно, что разговор мужчин прервался и все провожали ее глазами.
Сама же Прияна смотрела на гостей без восхищения и думала в это время о своем. По сравнению со смолянами полочане, жившие вдали от торговых путей, были бедны, и даже князья носили домотканую одежду. Разве что сорочки их шились из выбеленного тонкого полотна, а свиты – из чисто вычесанной и окрашенной разными зелиями шерсти. Даже бояре Озеричи, родичи Равдана, жившие при волоке, на княжьи пиры являлись в рубахах, шапках и свитах, отделанных полосками греческого и хвалынского шелка, а Краян, их старейшина, мог похвалиться целым кафтаном, крытым шелком, с серебряной тесьмой. Будущий полоцкий князь по сравнению с ними выглядел бортником с дальних выселок; случись тут много народу, Прияна и не заметила бы его.
