– Сенатор Викторов, будьте благоразумны! – взмолился он, и в его голосе слышалась неподдельная мольба. – Тело вашей сестры уже мертво, мозг не функционирует. Но её сердце ещё бьётся. Разве вам не жалко эту девушку?
Я проигнорировал его слова, сосредоточившись на хрупкой фигуре, стоявшей неподалёку. Что-то в ней заставило меня остановиться.
– Как вас зовут?
– Л…Лиана. – заикаясь, ответила она.
– Подойдите сюда. – приказал я, не отрывая от неё взгляда.
Она послушно сделала шаг, затем ещё один, медленно приближаясь. Остановившись рядом, Лиана подняла голову, и я утонул в её огромных глазах цвета горького шоколада. В них читались такая пронзительная мольба и отчаяние, что у меня перехватило дыхание. На мгновение я забыл о своей боли, заворожённый этой беззащитностью. Мой взгляд скользнул по её хрупкой фигуре – юной, такой беззащитной. В голове промелькнула мысль: ей бы жить, любить, смеяться… Но смертельная бледность её лица и дрожь тонких пальцев неумолимо напоминали о близости конца.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять…
Я задумчиво кивнул, слова врача эхом звенели в голове.
«Сердце Евы… отдать этой незнакомке?» – мысль об этом казалась кощунством, предательством. Я никогда не обсуждал с ней такие вещи, даже не подозревал, что она дала на это своё согласие. Но Робинс был прав – сестре оно больше не нужно, а девушке…
– Что с твоим сердцем? Ты действительно умираешь?
– Да. У меня сердечное заболевание, которое нельзя ничем вылечить, поможет лишь трансплантация сердца. – ответила она, её голос дрожал от волнения.
– Какая у тебя группа крови?
– П… первая отрицательная… – едва слышно прошептала Лиана, опустив глаза.
На мгновение я замер. Всё совпало. Невероятное, чудовищное совпадение… Злая шутка судьбы, бросившая эту девчонку на моём пути именно сейчас, когда я весь в крови Евы, когда ярость и горе разрывают меня на куски. Я загоняю эмоции глубоко внутрь. Сейчас не время для слабости. Сжав челюсти до скрипа, я принял решение и повернулся к врачу.
– Слушай меня внимательно, Робинс. – голос – низкий, контролируемый, пропитан сталью. – Вы можете взять сердце моей сестры. Но только его! Если я узнаю, что исчез хоть ещё один орган Евы… – я сделал паузу, наслаждаясь тем, как страх искажает лицо доктора. – Я тебя уничтожу, Робинс. Лично позабочусь, чтобы тебя нашли в канаве со следами от шин на груди. И никто – ни твоя белая мантия, ни клятвы Гиппократа, ни связи – никто тебя не спасёт. Я. Понятно. Выражаюсь?
Доктор судорожно сглотнул, кивая с такой силой, что чуть не свернул себе шею. Не дожидаясь его ответа, я резко развернулся и двинулся к машине, оставляя этих двоих на парковке. Каждый шаг отдавался тяжестью в груди, тупая, ноющая боль потери пульсировала в висках. Мне нужно было уйти отсюда, побыть одному, подальше от всех, справиться с горем и холодной яростью, которая жгла меня изнутри. И заняться наконец-то делом.
«Я должен найти снайпера, который пытался убить меня, но по грёбаной случайности пуля попала в голову Евы». – эта мысль, как раскалённый клинок, вонзалась в мозг, не давая ни на секунду забыть о боли и жажде мести.
Спустя двадцать минут я переступил порог своего пентхауса в самом сердце города. Напряжение последних часов стягивало виски железным обручем, тело ныло от усталости, а в душе зияла пустота, которую не могла заполнить даже привычная роскошь. Двери лифта бесшумно разъехались, и я, ступив на толстый ворсистый ковёр, почувствовал, как знакомая обстановка не приносит ни малейшего утешения. Всё казалось чужим, бессмысленным.
