Две жизни Пинхаса Рутенберга - страница 93
– Синьор, что с Вами? – спросила она, приблизившись и взглянув ему в глаза.
– Всё в порядке, синьора, – ответил он.
Она не поверила. Европейское образование и воспитание не позволяли ей оставить человека, когда ему плохо. Да и он сам, этот странный русский, вызвал у неё неожиданный интерес.
– Я Вас провожу, – сказала она. – Не нравится мне Ваш вид.
Пинхас уже пришёл в себя и успокоился. Прекрасная женщина обеспокоена состоянием его здоровья. Как ему не стыдно.
– Простите, синьора, – смело произнёс он. – Это я Вас хочу проводить.
– Очень мило с Вашей стороны, – удивилась она. – Только я не синьора, а синьорита. Я не замужем.
– Так давайте познакомимся. Меня зовут Пинхас. Я русский еврей.
– А меня Эмилией. Я чистокровная итальянка. Мне нравится Ваша откровенность.
– А мне нравитесь Вы. Я давно не видел такую чудесную женщину. Где Вы живёте?
– В Сан Ремо. Приехала в Геную ухаживать за тётей. Она очень больна, лежит в больнице.
– Так Вы ещё и добрейший человек, Эмилия, – с искренним восхищением сказал Пинхас.
– Что поделаешь, старость неизбежна. От неё нет спасения. Но я ещё и сестра милосердия. Я знаю, как помочь.
– А я инженер. Закончил Технологический институт в Санкт-Петербурге.
– О, я слышала об этом замечательном городе. Говорят, это северная Венеция. Вы были в Венеции?
– Пока ещё нет. Но я люблю Италию. Рим, Милан, Флоренция, Неаполь. Не хватит жизни, чтобы увидеть все её прекрасные города, её великих художников и скульпторов. Кажется, здесь воздух и земля сами будто творят искусство.
– Пинхас, я в восторге. Ещё ни разу не слышала такой вдохновенной лекции о моей любимой Италии. Но мы уже пришли. Я живу здесь. Я пойду. Утром рано нужно подняться и идти в больницу.
Она вдруг потянулась и поцеловала его в щеку. Он не успел опомниться, как она уже оказалась на крыльце одноэтажной виллы.
– Я хотел бы с Вами встретиться ещё раз, Эмилия.
– Приходите сюда завтра часов в девять вечера, – произнесла она и скрылась за дверью.
2
Рахель сразу почувствовала какую-то перемену в настроении брата. Он был веселый и раскованный, его ежедневная усталая озабоченность куда-то исчезла, сменившись игривой уверенностью в себе.
– Пинхас, что с тобой? – спросила она.
– Я встретил женщину, – ответил он.
– Больше ничего не говори. Уже понятно.
– А мне ещё ничего не ясно, Рахель.
Весь следующий день он работал с давно неведомым наслаждением, открыв для себя незнакомую прежде истину, что вдохновенье и муза даются не только поэтам и художникам.
Вечером в назначенное время он уже стоял возле виллы, стараясь подавить давно не испытываемое волнение. Она вышла на улицу и сразу окликнула его. На её милом лице отражался робкий свет уличного фонаря, и оно казалось ему нежным и прекрасным.
– Эмилия, я рад тебя видеть, – произнёс он.
– Я тоже Пинхас. Правда, сегодня у меня был трудный день. Тёте стало хуже, и я была прикована к ней.
– Я предлагаю немного пройтись и поужинать в ресторане, – сказал Пинхас. – Он тут совсем недалеко.
Она согласно кивнула. По дороге он рассказывал о России, о своей былой жажде изменить жизнь людей к лучшему.
– Меня тогда арестовали, и я отсидел четыре месяца в крепостной тюрьме. Но знаешь, Эмилия, недаром мы боролись. Царь был вынужден согласиться на демократические свободы и реформы, и объявил амнистию все заключённым. Меня освободили. Мы продолжили борьбу. Увы, среди революционеров оказалось немало предателей. Десятки были брошены в тюрьмы, повешены или сосланы в Сибирь. Это сильно повлияло на исход дела. Многие из нас эмигрировали в Европу и Америку.