– А я уже переступила этот порог, Пинхас, – зарделась она.
– И я, Эмилия. Я уже в первый день это понял.
Он взял её руку в свою большую ладонь и, наклонившись, поцеловал. Она поднялась с кресла и подошла к нему.
– В тот день я тоже это поняла, Пинхас. Я люблю тебя.
Она стояла перед ним в шёлковом, обтягивающем её хрупкое тело, платье. Он встал, нависая над ней, и заключил её в свои объятия. Она положила руки на его плечи и поцеловала в губы, уже не избегая, как вчера, ответа его губ. Ему было легко её поднять, и он понёс её к двери в комнату, ещё не зная, что за ней. Это была её спальня.
– Ты не ошибся милый, – произнесла она, покрывая его лицо поцелуями.
Потом, после безумной страсти, они лежали на тёплой от их горячих тел простыне, не в силах оторваться друг от друга.
– Пинхас, мне было хорошо с тобой.
– А я просто в восторге от тебя, Эмилия, – ответил он.
– Отчего у тебя на спине шрамы? – спросила она. – Тебя так били в России?
Он давно ожидал, что она спросит, и был к этому готов.
– Нет, в Италии.
– Такого не может быть, Пинхас.
– Может, Эмилия. Я прошёл здесь древний обряд возвращения в еврейство. Я очень хотел его исполнить.
– Но ты же и так еврей. Я почувствовала, что ты обрезан.
– Но девять лет назад я принял крещение, – произнёс Пинхас. – Для евреев это большой грех. Недавно я поехал во Флоренцию поговорить с главным раввином. И он всё организовал. Я лёг на пороге синагоги, и экзекутор нанёс бичом тридцать девять ударов.
– Боже мой, тебе же было безумно больно.
– Я даже потерял сознание.
– Ты лечился в госпитале?
– Нет. Вначале мои раны обработал раввин, а потом уже дома лечила Рахель, моя сестра.
– Я обожаю тебя, Пинхас, – прошептала она и легла на него.
Он перевернул её на спину и вошёл в её мягкую упругую плоть.
Утром она осторожно освободилась от его тяжёлых сильных рук. Ей удалось не разбудить его. Он безмятежно спал после ночи бурной продолжительной страсти. Она оделась и вышла из дома. Тяжелобольная тётя ожидала её в больнице.
Пинхас проснулся и какое-то время лежал, смотря в лепной потолок. Эмилия ушла, и он мог теперь спокойно подумать о своём стремительно проистекшем романе. Опять, как девять лет назад, его душу захватила страстная любовь к христианке. «Конечно, как и всё в жизни, это происходит по воле случая, за которым порой прячется дьявол-искуситель, – рассуждал он. – Эмилия, как и Ольга, полюбила искренне. И любовь наша взаимная и бескорыстная. Но когда доходит до практического оформления отношений, начинают работать бескомпромиссные религиозные законы. Когда я решил венчаться с Ольгой, принятие христианства не казалось мне проблемой. Но теперь я изменился, я стал другими, и возврата к прежнему не произойдёт. Хорошо, что Эмилия не спросила, почему я крестился. Это стало бы началом конца наших отношений. Ведь она, как любая женщина, желает выйти замуж. И она бы поняла, что второй раз я к этому не готов».
Он поднялся с постели, оделся, увидел на столе оставленный ею ключ и вышел, заперев дверь. Поздняя осень нагнала на город облака. Ночью стало моросить и на пороге поблескивали лужицы, в которых купались сорванные ветром пожелтевшие листья. Пинхас спустился с крыльца и направился на улицу, где он мог поймать пролётку.
В конторе он постарался сосредоточиться на работе, но воспоминания о ночи любви возвращались вновь и вновь. Он позвонил домой. Рахель обеспокоенно спросила, что с ним. Он ответил, что всё в порядке, и вечером он придёт. Наконец, ему удалось заставить себя думать о проекте. Заказчик, которого он нашёл с большим трудом, ждал результата в конце года. Он впервые получил заказ на дамбу, предотвращающую затопление долины реки во время весенних паводков. Он позвонил заказчику и договорился о встрече послезавтра в гостинице, в городке к северу от Милана, где протекала река, и о поездке в долину на место строительства. Пообедав в ближайшем кафе, он отправился на вокзал купить билет. К вечеру дождь усилился, и он вернулся домой. Рахель накормила его супом с клёцками, который он любил с детства. Она ни о чём не спрашивала, и ей ничего не нужно было объяснять.
