Но тогда она внушала мне ужас.
Я всё пятился назад, пропустив вперёд обоих турок, которые, очевидно, были с ней знакомы. Я дрожал от ужаса, что мне придётся коснуться этой агатовой руки.
О чём-то договорившись с Иллофиллионом, чёрная девушка быстро прошла своей лёгкой походкой в комнату направо. Иллофиллион обернулся ко мне, а я вытирал пот со лба и не мог успокоить своего колотившегося сердца. Иллофиллион, улыбаясь, подошёл ко мне, но, посмотрев внимательно на меня, перестал улыбаться и очень ласково сказал:
– Я должен был предупредить тебя, что у друга Флорентийца ты встретишь семью негров, спасённую им во время путешествия по Африке. Эта девушка была младенцем привезена в Россию вместе с двумя маленькими братьями и матерью. Она хорошо образованна, очень предана Флорентийцу и Ананде. Я не сообразил, что твои нервы были серьёзно потрясены за эти дни испытаний, и переоценил твои силы. Прости мою несообразительность, возьми эту конфету, сердцебиение сейчас пройдёт.
Я долго ещё не мог успокоиться, сел на стул, и Иллофиллион подал мне ещё какой-то воды. Я всеми силами стал думать о Флорентийце, только бы не упасть в обморок, как в доме Ананды.
Но мне вскоре стало лучше. Я снова сделал над собой огромное усилие, улыбнулся и сказал, что девушка своими движениями напомнила мне змею, а я змей боюсь до ужаса.
Молодой турок весело рассмеялся и согласился со мной, что змеи очень противны, но сказал, что в этой тонкой и высокой девушке он не видит ничего змеиного.
В эту минуту чёрная девушка снова показалась. Я вооружился, как барьером, мысленным обликом Флорентийца и смотрел теперь на неё совершенно спокойно. И вправду, только от неожиданности можно было так перепугаться. Ничего противного в ней не было. По стройности и совершенству форм это была настоящая чёрная статуя. Лицо у неё тоже было интересное, только глаза, огромные, выпуклые, блистающие белками, поражали воображение. И контраст её чёрной кожи и безукоризненной белизны одежды в этой дивной светлой комнате, где моё воображение уже поселило золотоволосых ангелов, действовал на меня удручающе.
Я всеми силами мысленно вцепился в руку Флорентийца; и ещё раз осознал своё незнание жизни, неопытность и невыдержанность. «Враг не дремлет и всегда будет стараться воспользоваться каждой минутой твоей растерянности», – вспомнил я из письма Али.
Не успели все эти мысли мелькнуть в моей голове, как чёрная девушка уже подошла к Иллофиллиону и сказала, что хозяин просит его одного пройти к нему в кабинет, а остальных приглашает в сад, куда они вместе с Иллофиллионом выйдут через четверть часа. Иллофиллион прошёл в комнату хозяина, очевидно зная дорогу, а нас девушка повела в сад, открыв зеркальную вращающуюся дверь, которую я принял за обыкновенное трюмо. Через эту дверь мы попали в библиотеку, с несколькими столами и глубокими креслами, а оттуда вышли на веранду и спустились в сад.
Какой чудесный цветник был разбит здесь! Как красиво сочетались в гамме красок незнакомые мне цветы! Щебетали птицы, деревья отбрасывали фантастические тени на дорожки. Такой мир и спокойствие царили в этом уголке, что не верилось в близость моря, шум которого здесь не был слышен, в его бури и тот ужас, через который мы только что прошли, чтобы попасть сюда, в это поэтическое царство безмятежного мира.
Я слышал как сквозь сон, что девушка предлагает осмотреть сад, где есть растения всего мира, и полюбоваться рощей запоздало цветущего миндаля. Но я не хотел двигаться, не хотел не только говорить, но даже слушать человеческую речь. Я остался у цветника, сел на скамейку под цветущим гранатовым деревом и стал думать о Флорентийце и о том, какой у него друг, и дом, и сад которого – всё полно таким миром и красотой.
