Я предоставил самому Иллофиллиону искать пилюли; он действительно их нашёл очень скоро и сейчас же заставил меня принять одну из них.
– Ты полежи немного, дружок, – сказал он мне. – Если пилюли будут тебе полезны во время качки, то сейчас ты должен почувствовать лёгкое головокружение и тошноту, – говорил он, подавая мне пижаму и ночные туфли.
Я чувствовал себя превосходно, но сообразил, что времени полюбоваться морем будет ещё вдосталь, а сейчас неплохо и полежать, – надел пижаму и вытянулся на мягком диване. Оказалось, что лечь было самое время. Не успел я подумать, какое чудное подо мной ложе, как всё завертелось у меня перед глазами, застучало в висках, замутило. Я даже издал нечто вроде стона. Рука Иллофиллиона легла на мой лоб, он нежно вытер мне лицо, покрывшееся мгновенно испариной, и, наклонившись, заботливо положил под голову мягкую подушку.
– Это очень хороший признак, Лёвушка, – услышал я его голос, словно бы Иллофиллион находился где-то очень далеко. – Через несколько минут ты придёшь в себя и будешь нечувствителен даже к сильной качке. Если же буря начнётся, как думает капитан, на рассвете, – успеешь закалить этим лекарством организм и сможешь отлично помогать пассажирам. Ты говорил, что хочешь работать. Вот тебе жизнь и посылает сразу же случай стать самоотверженным слугой людям, которые не закалены и не подготовлены к тем страданиям, которые ждут их сегодня. Если у тебя не появится страха, если ты не отдашься чувству брезгливости, а будешь отыскивать перепуганных детей и взрослых, чтобы нести им бодрость и помощь, – ты положишь основание своей новой жизни труда и любви, и такое глубокое, что все дальнейшие испытания будут тебе не страшны.
Я слышал его, очень хорошо понимал, но положительно не мог двинуть ни одним пальцем. Не знаю, сколько времени я так пролежал, но наконец почувствовал, что удары в виски прекратились, тошнота прошла. Правда, отвратительное состояние головокружения, когда всё плыло перед глазами, оставило настолько неприятное впечатление, что я всё ещё боялся открыть глаза. Но с каждой минутой я чувствовал себя всё лучше и в конце концов поднялся с дивана, с улыбкой глядя на Иллофиллиона, и мгновенно забыл только что испытанные неприятные ощущения.
– Да ты, Лёвушка, герой; я даже не ожидал, что ты так легко отделаешься. Когда я привыкал к этому лекарству, – противоядию от качки, – я подолгу лежал без движения, – весело говорил мне Иллофиллион. – Мне кажется, что за эти дни, Лёвушка, ты стал понимать сложность жизни и все её неожиданные повороты, и сам увидел, сколько героического напряжения может потребовать вдруг от человека жизнь, и он, проснувшись утром весёлым, беззаботным ребёнком, к вечеру становится взрослым; и судьба зовёт его на такой подвиг, о котором он только читал в сказке.
– Это верно, как и всё, что я от вас успел услышать, – ответил я Иллофиллиону, надевая костюм. – Быть может, я был бы способен и не на такие пустяки, как глотание гадких пилюль, если бы умел всегда держаться в кругу сосредоточенного внимания. Но я так рассеян, что не в состоянии применить на деле всего, что успел понять благодаря вам и Флорентийцу. Я не могу сразу вспоминать о тех, кому я нужен, а поневоле думаю сначала о себе. Вот и сейчас, я упустил из виду, что могу ещё не раз очутиться в бурю на пароходе, пока мне предстоит сбивать с толку преследователей брата. Забыл я и о том, что надо помогать тем, кто в эту бурю будет страдать и нуждаться в ваших заботах.
