В жизни высокопоставленных советских особ – партийных, армейских и других иногда случалось летать в Москву или обратно спецрейсом или попутным пассажиром в транспортном самолете. Транссиб на всей своей протяженности от Урала до Дальнего Востока наполовину или даже больше – однопутный. Если ехать на Дальний Восток поездом, то приходится ждать встречных поездов, чтобы пропустить их в западном направлении. Это долго, очень долго, от Москвы до Хабаровска даже экспрессом ехать не менее семи суток. Самолеты гражданской авиации по расписанию на Дальний Восток тогда еще не летали, только транспортная и военная авиация, на которой иной раз летали высокопоставленные чины НКВД и ВКП (б) и армейские чины, если надобность возникала прибыть в Москву срочно из таких отдаленных регионов. Лететь «транспортом», или «воинским» случайным попутчиком, без удобств, на каком-нибудь неприспособленном жестком сидении, в холодном промерзшем салоне самолета, дрожащим, вибрирующем, грохочущем, с многочисленными посадками и дозаправками, а нередко и с пересадками с ожиданием очередного попутного «транспортника», следующего из Сибири, например, еще куда-нибудь поближе к Хабаровску – это сутки с лишком чистого, летного времени. И ночевать черт знает где, в каком-нибудь захолустье, где ни буфета, ни гостиницы, ни удобств, к чему уже привыкла сложившаяся партийная и советская элита – в отдельных служебных вагонах, с музыкой из патефонов, с хорошими кушаниями, с выпивкой (а то и пьянками), с мягкими постелями, мягкими ковровыми дорожками в проходах, с услужливым персоналом. А то еще ночевать в аэропорту на жестком диванчике, не выезжая в город в гостиницу, и здесь дожидаться, когда прибудут пилоты, так как твердого расписания у «транспортников» не существовало. На это могло уйти от 3-х дней при благоприятном раскладе и до 6 дней при неблагоприятном. В транспортном самолете холодно в любое время года, салон не обогревается, нужны шуба, валенки (или унты), шапка, иначе околеешь так, что домой или в командировку не доберешься. Притом сидения жесткие, а то еще посадят где-нибудь на полу, на куче каких-нибудь тряпок или мешков, можно подремать и даже уснуть, если бы не холод. Ночью транспортная авиация старалась не летать по причине безопасности, так как многие принимающие аэродромы в Сибири и на Дальнем Востоке не были еще приспособлены для приема самолетов в ночное время.
Его «транспорт» летел в Новосибирск, а там – как получится. «Полпути преодолею, а там, если не будет попутного на Хабаровск или Владивосток, доберусь поездом. Главное – пересечь Урал и добраться до Сибири».
Дерибас торопился домой, в Хабаровск, к семье, спешил на работу, чтобы своими глазами увидеть и оценить все, что случилось в оставленном им Дальневосточном крае. А к неудобствам нелегкого путешествия он был человеком привычным, мотаясь за эти годы по лагерям и пограничным заставам. Из аэропорта отправил своей «рыбоньке» телеграмму о том, что вылетает из Москвы, только не указал дня, когда прибудет, так как предугадать, когда и в какое время он окажется в Хабаровске, было невозможно: улетал он не спецрейсом.
Только 18 июня Дерибас со своим адъютантом добрались до Хабаровска. Пока они добирался домой, в крае произошли важные изменения. Жена сообщила ему о том, что отозван назад в Москву Балицкий и арестован Миронов , и его уже нет в Хабаровске. В отзыве Балицкого назад, впрочем, ничего удивительного не было: если он, Дерибас, был возвращен Сталиным на место, значит, Балицкий отзывался назад. Но кто бы мог подумать, чтобы арестовали Миронова! Наверняка со дня на день и Балицкого арестуют, это уже ясно. Поистине, пути господни неисповедимы, как говаривал сам Миронов! Ни за что и ни за кого теперь нельзя ручаться. Каждый из них, чекистов, теперь не знает, что будет с ним завтра. И это только начало, – думал об этой новости Дерибас. – Пора бы, кажется, уже перестать удивляться, особенно после июньского военного совета и «специального судебного присутствия», но события все равно не переставали удивлять. Удивлять каждый день.
