Но пусть пройдут этот Пояс, тогда Программа будет окончена.
Десятый Ковчег вошёл в Пояс астероидов. Бен не покидал обсерватории. Звёздный институт неусыпно следил за кораблём. Герман не отходил от экрана.
Корабль шёл своим курсом. Пояс был разрежённым, как вся Вселенная. Встречались редкие астероиды, антенны фиксировали их немедленно, и корабль отклонялся от курса, пропуская это маленькое небесное тело, летящее по своей траектории. И возвращался к расчётному курсу.
Астероиды были опасны не своими размерами, а скоростью выпущенной ракеты.
Герман засиделся допоздна. Всё было спокойно. Утром вскочил и бросился к экрану. Корабль был цел и невредим.
Бен заснул в кресле в обсерватории и сквозь сон слышал мерный гул Вселенной. Утром вздохнул глубоко и решил поехать домой отдохнуть. Было немыслимое напряжение перед Поясом.
Ночью его поднял звонок оператора обсерватории:
– Сэр, боюсь, происходит что-то непоправимое…
Он включил экран. Корабль шёл, со всех сторон окружённый астероидами. Они сталкивались и разлетались, бились о Ковчег, у него не было возможности для маневрирования! Из обшивки начал пробиваться воздух сразу в нескольких местах, замерзал на лету и становился видимым.
Зазвонил телефон, ещё один, метрополии. Оглянулся – за спиной стояла Мэлори. Полные ужаса глаза, рот зажат рукой…
Бросился к телефону:
– Да. Вижу. Предотвратить было невозможно.
В изнеможении повесил трубку. Шагнул к Мэлори, но она протестующе подняла руки и убежала в спальню.
Он схватился за голову, постоял секунду и поехал в офис. Там у экрана по одному собирались люди, узнали по цепочке.
Стояли молча, как на похоронах. Это и были похороны.
И здесь зазвонил телефон метрополии:
– Бен, я доложил по начальству. Велели готовить одиннадцатый Ковчег, – и гудки. Герман повесил трубку. Несколько секунд Бен стоял оглушённый. Неужели – Дэв? Мэлори этого не переживёт!
Дома его вышли встречать только сын и Фред. Дэв обнял его, комендант молчал, опустив голову.
– Ты уже знаешь?
– Объявили трёхдневный траур. Музыка из каждого чайника. Неужели, правда?! Впрочем, что я спрашиваю!
– Где мама?
– Заперлась в спальне, я стучал-стучал…
Бен вбежал в дом. Подёргал запертую дверь. Постучал тихонько:
– Мэл, открой! Открой, пожалуйста!
Мёртвое молчание за дверью. Он испугался своей мысли.
– Ну, открой же, очень тебя прошу!
Стучал сначала тихо, потом барабанил отчаянно. Прислонился лбом к двери, и потекли слёзы. Не удивился, хотя не помнил, когда плакал, даже в детстве. Больше не стучал, говорил хрипло, захлёбываясь:
– Мэл, ну как ты можешь, ещё и ты… это же и мой Тим, не только твой! Мэл, я больше не могу, я не хочу жить!
И дверь открылась. Мэл обняла его в дверях. Они стояли и плакали вместе. Потом она отстранилась:
– Бен, давай уедем отсюда куда угодно! Дэва прямо сегодня отправь к нашим.
Он помолчал секунду и произнёс, опустив голову:
– Мне велели готовить одиннадцатый Ковчег.
Она перестала плакать и сказала медленно:
– Бенджамин, ты чудовище, – и вернулась в спальню, закрыв за собой дверь.
На корабле по расписанию была ночь. Спали все, одна смена в анабиозе, вторая – до утра. Была вахта Блэйка, как обычно, он сидел в аппаратной у экрана. Автоматически включались пустые коридоры и кабинеты, тихие кубрики со спящей командой.
Командир корабля тоже спал. У него было безмятежное мальчишеское лицо, лёгкая улыбка блуждала на губах. И Блэйк улыбнулся. Хороший мальчик, повезло с командиром. Человек надёжный. Разногласий никаких, ни одного намёка на разницу в происхождении. С командой вежлив и требователен. Хороший мальчик.
