– Такое возможно.
Даже если Мелани жива, она в заложницах у убийцы. Может, не просто убийцы, но и насильника.
Нет. Ей же всего девять лет. Зачем она насильнику? Она еще ребенок.
Разумеется, в наше время сие не имело ровно никакого значения. По городам бродили звери в человеческом образе. Монстры охотились на детей, им особенно нравились маленькие девочки.
Внутри у нее все похолодело.
– Мы должны ее найти. – У Лауры так сел голос, что она едва узнала его.
– Мы пытаемся, – заверил ее Холдейн.
Теперь она видела в его синих глазах симпатию и сочувствие, но ее это не утешало.
– Я бы хотел, чтобы вы прошли со мной в дом, – добавил он, – но должен предупредить, зрелище не из приятных.
– Я – врач, лейтенант.
– Да, но психиатр.
– И при этом врач. У всех психиатров медицинское образование.
– Что ж, оно и к лучшему. Я как-то не подумал.
– Полагаю, вы хотите, чтобы я опознала тело Дилана.
– Нет. Я не собирался просить вас взглянуть на тело. Состояние… Визуально опознать его невозможно. Я хотел показать вам другое, в надежде, что вы сможете объяснить, как это надо понимать.
– Показать что?
– Нечто странное, – ответил он. – Нечто чертовски странное.
В доме ярко горели все лампы: под потолком, на стенах, на столах. После ночной темноты Лауре даже пришлось прищуриться. Она увидела, что гостиная обставлена уютно, но не в одном стиле. Геометрические фигуры обивки дивана совершенно не гармонировали с цветочками занавесок. Зеленые ковер и стены не совпадали оттенками. Только две сотни книг на полках, похоже, подбирались с любовью. В остальном гостиная напоминала сценическую декорацию, которую торопливо собрали для спектакля с маленьким бюджетом.
– Пожалуйста, ничего не трогайте, – предупредил Лауру Холдейн.
– Если вы не хотите, чтобы я опознала Дилана…
– Как я и говорил, едва ли вам это удастся.
– Почему?
– Нечего там опознавать. От лица просто ничего не осталось.
– Господи!
Они стояли в прихожей, у арки, ведущей в гостиную. Холдейну определенно не хотелось вести ее дальше, как чуть раньше, когда они стояли под свесом крыши, не хотелось приглашать в дом.
– У него были какие-то особые приметы?
– Участок лишенной пигмента кожи…
– Родимое пятно?
– Да.
– Где?
– На груди, посередине.
Холдейн покачал головой:
– Скорее всего, нам это не поможет.
– Почему?
Он посмотрел на нее, потом взгляд его уперся в пол.
– Я – врач, – напомнила она ему.
– Его грудь буквально сплющена.
– От побоев?
– Да. Все ребра сломаны, и не единожды. Грудина раздроблена, как тарелка из китайского фарфора.
– Раздроблена?
– Да. Именно так, доктор Маккэффри. Я говорю не о трещинах или переломах. Грудина именно раздроблена. Словно была стеклянной.
– Это невозможно.
– Видел это собственными глазами. О чем могу только сожалеть.
– Но грудина – крепкая кость. В человеческом теле она и череп выполняют роль брони.
– Убийцей был чертовски сильный сукин сын.
Лаура покачала головой.
– Нет. Можно раздробить грудину в автомобильной аварии, где мощность удара невероятно велика, если столкновение происходит на скорости пятьдесят или шестьдесят миль в час. Но избить человека до такой степени невозможно…
– Мы предположили, что убийца орудовал свинцовой трубой или…
– Невозможно, – повторила она. – Раздроблена? Конечно же, нет.
«Мелани, моя маленькая Мелани. Что с тобой случилось, куда тебя увезли, увижусь ли я с тобой вновь?»
Она содрогнулась:
– Послушайте, если вам не нужно, чтобы я опознала Дилана, я просто представить себе не могу, чем еще могу вам помочь…
