– Прости…, но мы должны расстаться. Я полюбила другого,…
Почему-то прочитав эти строки, я сразу вспомнил гениальную сцену из фильма Леонида Гайдай «Иван Васильевич меняет профессию».
Зина Тимофеева:
– Шурик, ты прости, что я тебе мешаю, но я должна сообщить тебе ужасное известие.
– У меня сегодня в кафе увели перчатки. И я полюбила другого.
– Ты меня понимаешь, Шурик?
Шурик:
– Ну, перчатки, что перчатки?
Зина Тимофеева:
– Да не перчатки, а я полюбила другого!
В каждом втором таком письме были примерно такие слова:
– Не суди меня строго, молодость слишком коротка, чтобы терять два года на ожидание…
Как реагировали солдаты на такие письма? По-разному, были и те, которые, получив такое письмо, пытались свести счеты с жизнью.
– Слава Богу – таких идиотов в Погранвойсках было немного!
Мне повезло, на моем пути встретился очень мудрый человек, «Гуру житейской философии» прапорщик Жуйко, он же «Товарищ Жуков».
Проходя мимо курилки, и заметив, как изменилось мое лицо, когда я стал читать письмо от своей девушки, он не прошел мимо, а подошел и через плечо вчитался в текст письма, которое я держал перед собою.
Поняв в чем дело, он хлопнул меня свой железной рукой по моему левому плечу, а пока я оглядывался через левое плечо, он справа выхватил у меня из рук письмо своей правой рукой. Затем, не выпуская письма из рук, обошел меня и уселся передо мной:
– Послушай меня сынок, я, не читая твоего письма, могу дословно рассказать, что там написано.
– И что творится в твоей тупой башке солдат, я то же отлично представляю.
Прапорщик достал пачку сигарет и щелкнул по ней снизу ногтем большого пальца, из пачки на половину вылетели две сигареты. Достав из пачки обе сигареты, одну сигарету он протянул мне, а другую, размяв между большим и указательным пальцем, сунул себе в рот.
Затем, как заправский фокусник, продемонстрировал пустую, ладонь правой руки, в которой через мгновение появился спичечный коробок. Положив коробок себе на колено, он открыл его одной рукой, и вытащил из него спичку.
После поставив коробок в вертикальное положение и обхватив его с одной стороны большим пальцем, а с другой спичкой, зажатой между средним и указательными пальцами, прижал спичку к боковой полоске коробка безымянным пальцем, и подняв коробок сантиметров на пять, резко ударил основанием коробка по своему колену. Спичка, по инерции скользнув по «чиркашу» коробка – вспыхнула.
Он поднес к горящей спичке скрученное в жгут письмо, и поджег его с одного конца. Вслед за тем сунув мне в лицо, горящий жгут, как ни в чем небывало сказал:
– Прикуривай.
Я непроизвольно прикурил.
Он тоже прикурил, и не глядя бросил горящее письмо в металлический ящик с песком.
Выдохнув струю табачного дыма, прапорщик рассеяно спросил, никому не обращаясь:
– Так о чем это мы?
Затем, как будто вспомнив, продолжил:
– Запомни сынок, ваши будущее жены еще учатся в школе.
– А это!
Он небрежно махнул рукой с сигаретой, в сторону металлического ящика с песком, где догорало письмо моей девушки. Теперь, уже бывшей девушки.
– Это – сынок гормоны!
– Когда гормональный туман в твоей башке рассеется, и мозги начнут работать – поймешь!
– А сейчас. Смир-р-но! – неожиданно громко рявкнул он.
– На построение Бего-о-м Марш!
Я подскочил, как ошпаренный, вытянулся, и бросив недокуренную сигарету в ящик с песком, бегом рванул к казарме.
С этого момента мне стало плевать на письмо и на ту, которая его мне написала.
