– Знаешь, Вань, что я вспомнила? Некстати, наверное, но ничего не поделаешь – память нам не подвластна. Помнишь юбилейный спектакль на партийную тему? Власти из тебя все печенки вытрясли, то и дело подгоняя, чтобы успеть к сорокалетию Октября. Господи, как ты ругался по утрам, когда надо было спешить на очередную репетицию! Потом эта агитка тихо сошла на нет, как будто и не существовала вовсе. Но сколько сил и здоровья отняла! А вспомнилась она из-за «раскола», который устроил мне Мишка Барышев. На двадцатом спектакле, когда от скуки хотелось выть, Барышев решил повеселиться. Они с Генкой Савельевым намертво прикрутили к столешнице чайник, а мне в мизансцене из этого чертова чайника кипяток наливать. Я произношу реплику и поднимаю чайник. А он не поднимается. Без всякой задней мысли, я снова рванула за ручку и тут… о Господи! – чайник поднялся, но вместе со столешницей. Я обомлела. Правда, ненадолго. Шестое чувство заставило мобилизоваться и выходить из положения. Как ни в чем не бывало, произнесла первое, что пришло на ум: «Выпьем лучше вина. У меня припрятано на всякий случай». Ляпнуть-то ляпнула, но не подумала, что в этом случае нужна как минимум бутафорская бутылка. А где ее взять? Пауза уже угрожающая, в суфлерке лицо второго режиссера показалось, белое как мел. Ну, думаю, конец! В каком-то полусне подхожу к кулисам, а оттуда рука Дербеневой тянется, с цветочным горшком. Я беру горшок, «наливаю» из него «вино» в железные кружки и мы с комиссаром выпиваем. Хорошо еще, что по роли я сразу уходила за кулисы. А там Дербенева корчится от смеха. Было так смешно, что нас чуть ли не водой отливали. О-хо-хо, и смех, и грех! Ну мне пора, Ванечка. В следующий раз приду в твой день рожденья. Жди!
* * *
По телевизору передавали телешоу с участием кошек. Ведущий программы, разбитной малый, скороговоркой, проглатывая окончания и суффиксы, то и дело обращался к хозяевам хвостатых созданий, задавая порой нелепые вопросы. Тамара Николаевна по своему обыкновению сидела в кресле и с живым интересом следила за происходящим на экране. Мартин, не изменяя своим привычкам, лежал у ног хозяйки и дремал.
– Интересная тема, Мартин! О твоих собратьях, между прочим. Ты посмотри, какие красавцы пришли на передачу! Вот, к примеру, этот, справа. Сибиряк, скорее всего. Зовут Кактус. Надо же, имечко дали! Не понимаю людей, которые своим питомцам придумывают неодушевленные клички. Какие-нибудь Табуретки или Шпунтики. Идиотизм! Ведь у кошки есть душа. Ой-ой! Лапушка! Это же гений, а не кот! Тебе бы, Мартюша, поучиться у него…
Мартин вдруг поднялся и пошел прочь от кресла. Тамара Николаевна в изумлении наблюдала за тем, как кот неторопливо разлегся посреди гостиной, не удостоив хозяйку взглядом.
– Мартин, ты обиделся? Ну прости! Это же просто смешно! Что я такого сказала? Что тебе следует немного подучиться? Так это сущая правда… Вот! Опять! Ай да Кактус! Молодец! А эта кошечка, какая славная. И кличка подходящая – Груня. Нам бы такую, да? Не то что твоя рыжая…
Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть.
– Это, наверное, Настя пожаловала. Пойдем открывать!
Кот вскочил и, обогнав хозяйку, первым оказался у входной двери. Тамара Николаевна оказалась права – пришла Настя Снегирева, ее ученица.
Уже полгода девушка брала у Важениной уроки по мастерству, собираясь этим летом поступать в Щукинское училище.
