Мне вскоре надо замолчать.
Она позволит… Ей и мне
На свете нечего терять.
Затем река ушедших лет
Нас к берегу свезет тому,
Где счастья и несчастья нет,
Где свет вовек не сменит тьму
[1].
После этого несколько минут никто из нас не проронил ни слова.
Солнце нехотя скрылось за горизонтом.
– Мы умираем, Витя? – чуть слышно спросила Марина.
Я обдумывал ее слова.
Наверное, она права.
Но прежде чем я открыл рот, она задала очередной вопрос:
– Пока я… я еще жива. Скажи. Ты ведь убил. Своих родителей. Мой папа. Был прав?
– Убил, – подтвердил я. – Они не пускали меня к тебе. Разве это справедливо? Только едва ли я что-то помню. Мою память искромсали, как ножницами. На меня будто волна накатила. Понимаешь?
Превозмогая боль в онемевших конечностях, я перегнулся через борт, окунув руку в море. Нагретые за день волны равнодушно лизнули мою обожженную кожу.
– Моего папу. И Ваню. Ты тоже убил?
Я наморщил лоб.
Почему женщины такие упрямые? Упрямые и глупые?
«Ну же? – спросила выжидающе тварь. – Тебе вопрос задан, парень».
– Витя?
Я промычал что-то невразумительное.
– Я ведь знаю, – едва слышно сказала она. – Что ты. Убил их. Я слышала.
Я вздохнул.
– Ты зверь, Витя. О боже…
Я начал медленно подниматься на ноги.
– Не я начал все это, – цедя каждое слово, промолвил я. – Я отвез тебя посмотреть звездопад. А твой старый урод взял пистолет и приехал с твоим братом, чтобы сдать меня в милицию.
Марина хрипло усмехнулась, и я с удивлением оглянулся.
Передо мной сидел Петр Сергеевич. С выколотым глазом и распоротой шеей, он сидел на лавке и курил, как будто все шло своим чередом.
– Каково чувствовать себя убийцей, тряпка? – булькая, прошептал он. С каждым произнесенным словом из дырки на его шее выплескивалась морская вода. – Каково это?
– Уйди, – забормотал я, словно щит, выставив перед ним руки. – Тебя нет.
– Прикинь, мое тело обнаружили только через три дня. А вот моего Ивана вообще не нашли. Чудеса, правда? – ухмыльнулся труп. Он затянулся, и струйки дыма стали просачиваться сквозь рваную дыру на бледной шее. – Хотя мы были в одном месте… Меня хоронили всем поселком. Даже боевой салют у могилы устроили.
– Уйди, – с тупым упрямством повторил я.
– Не убивай мою дочь, – вдруг сказал Петр Сергеевич. – Ей осталось совсем немного. Сделай все, чтобы она выжила.
Я закричал, закричал так громко, что у меня сдавило виски.
И когда я снова посмотрел, отца Марины там не было.
(не убивай мою дочь)
Что нес этот мухомор?
«Я люблю ее. Как я могу убить Марину?!»
Я склонился над ней.
– Мариша. Мариша, посмотри на меня, мое солнышко, – забормотал я.
Она не двигалась. Грудь девушки тоже была неподвижной.
Я зачерпнул воды и плеснул ей на лицо.
– Марина! – крикнул я, цепенея.
Плача, я начал целовать ее.
Она молчала. И тогда я ударил ее по щеке.
– Очнись!!
Над головой раздались странные звуки, но все мое внимание было сосредоточено на любимой.
Она не просыпалась, и разъедающая нутро паника рвала меня на части.
Почему она не открывает глаза?!
– Марина!!! – исступленно завизжал я.
Звуки над головой стали громче, и вода вокруг пошла крупной рябью.
Только тогда я соизволил оглянуться.
Вертолет. Громадная винтокрыло-железная махина зависла в нескольких метрах от нашей лодки.
– Наконец-то…
Я выдавил жалкую улыбку.
Кряхтя, я поднял Марину на руки. Она была странно легкой, почти невесомой, как куколка…
– Помогите ей, – прошептал я.
Из вертолета, покачиваясь, опустилась веревочная лестница.
