– Это отчеты, а заодно сверка, – с придыханием сказала она, кладя перед ним бумаги.
– Нет, это не годится, – уперев палец в стол, веско произнес Дима.
Фраза на какой-то момент сбила девушку с ритма, на лице ее появилось мучительное раздумье: что не так? Не сыграло сочетание клюквенного и бирюзового? Или каблук у нее не на высоте? Заносчиво дернувшееся плечо показало неуместность всех этих сомнений: упрек относился вовсе не к ней, а к собеседнику на другом конце провода. Ей он только кивнул, а потом махнул рукой: мол, понял, оставь. Она еще какое-то время постояла рядом, чтобы ее ноги чуть ниже уровня Диминых глаз и духи «Опиум» зафиксировались в его сознании. Но Диме было не до того. Это ее не смутило – она всегда здесь, рядом. И сколько раз за день она к нему еще зайдет…
Покачивая бедрами и свободно отпустив плечи, Наталья удалялась. Упертый в нее взгляд Димы, который она, безусловно, чувствовала и интерпретировала самым выгодным для себя образом, на самом деле был совершенно механическим, потому что разговор в этот момент продолжался на повышенных тонах.
– А я говорю – это никуда не годится! – жестко давил Дима. – Мы вам не позволим увеличивать расходы. По телефону обсуждать не буду, приезжайте в офис. Все!
Повесив трубку, Дима так и застыл на этом движении. Он с раздражением подумал о том, что действительно все сильно запустил и теперь придется наваливаться и форсировать. Этого совсем не хотелось. Раньше работа почему-то увлекала, любые задачи, особенно сложные, вызывали прилив энтузиазма, стремление их решить, и не просто так – в кратчайшие сроки. Чтобы все только ахали и всплескивали руками: «И как это у него получается? Такой продвинутый. И энергичный. Очень талантливый молодой человек!»
Куда это все делось? Почему ничего не хочется? Ни показывать себя, ни наслаждаться решением нерешаемых проблем. Дима посмотрел на неловко сложенную после падения гору документов на своем столе. От неотвратимого тоскливо сжалось сердце.
Он решил, что пора отдышаться. Ну невозможно от человека, который еле проснулся, ожидать, что он тут же начнет скакать галопом. Нужно иметь хоть какое-то сочувствие – последнее размышление равным образом относилось и к окружающим, и к себе самому. На этой сострадательной, можно сказать, душевной ноте, которая несла с собой некое успокоение, Дима был безжалостно прерван вошедшим Смирновым. И у этого в руках были бумаги. Дима застонал почти вслух. Смирнов, однако, ничего не заметил и, осклабившись в радостной ухмылке, сообщил:
– Дима, это распечатанные макеты. Ты сказал, срочно – так вот тебе. Ха-ха, мы тут не прохлаждались! – Это, конечно, был намек, но рассматривать его можно также как похвальбу результатами проделанной работы. – Кое-что еще я забросил тебе в компьютер, – почему-то заговорщически добавил Смирнов.
«Что он имеет в виду? – мучительно подумал Дима. – Что он там забросил?»
– Так будет удобнее смотреть.
– Ладно, позови художников, – сказал Дима, изображая руководителя. – У меня есть кое-какие идеи, – не взглянув на бумаги, добавил он.
Когда Смирнов вышел, Дима сжал виски:
– Идеи… У меня наверняка должны быть какие-то идеи. Раньше ведь были.
Сжатие висков не дало никакого результата. Требовалось что-то более радикальное. Радикального под рукой не оказалось.
В туалете он слегка расслабился – и в прямом и в переносном смысле этого слова. Обильно умыл лицо холодной водой, взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрел крупный молодой человек, ироничное выражение лица которого забилось куда-то в угол, уступив место недоуменному вопрошающему взгляду. В общем, вид оказался немного жалким. Это было отвратительно. Дима схватил бумажное полотенце и, промакивая им лицо, скрылся таким образом от собственного отражения. Хорошо, что именно в этот момент, а не секундой раньше в туалет вошел Андрей.
