Завистники расходились во мнениях, поет ли мистер Кроу псалмы во время дойки или подсыпает в кормушку наркотики, но так или иначе, многолетнее высокое качество продукции позволило, во-первых, найти для хозяйства гордое и приличное название «Ройял-Джордж» и во-вторых, удерживать прочное место на сверхплотном рынке сбыта. А в-третьих – обеспечить более или менее приличное содержание семье.
Трое сыновей мистера Кроу смогли таким образом прорваться на службу в элитные войска и рьяно заслуживали очередные погоны, а единственная и любимая дочь Памела предназначалась для продолжения фермерской славы, и отец не собирался никуда ее отпускать. Миссис Кроу отошла в мир иной вскоре после рождения младшего сына, Вильяма, и хозяйство, с коровами и их секретами, самым естественным образом предназначалось для той, кому с двенадцати лет вверено было полное управление фермой под присмотром мистера Кроу.
Памела не предпринимала путешествий дальше Дорчелла и обратно, да и то лишь – с очередной партией фляг. И не знала никаких иных миров и секретов, кроме тех, которым обучил ее хозяйственный мистер Кроу. Так и собиралась она провести свою жизнь в стенах усадьбы, приглядывая на очередной ярмарке очередного жениха, который бы устроил высоконравственного и принципиального отца.
Но ни один пока что не пришелся к ройял-джорджевскому двору. Больше всего отец боялся, что избранник, став мужем и полноправным хозяином, выведает все секреты, а потом продаст их первому встречному. Поэтому задача устройства личных дел мисс Кроу откладывалась все дальше и дальше. Как вариант отец (конечно, только на словах) допускал даже внебрачного ребенка, с условием, что это будет парень, а не девица. Но такого обещания Памела дать не могла, и отец вполне логично разводил руками: ну нет, значит, нет. Тогда поищем подходящую кандидатуру на роль моего зятя.
Эта ситуация с каждым годом все больше выводила Памелу из себя. Особенно тяжко приходилось, когда явившиеся с родственным визитом дорогие братцы, после пятой кружки местного пива, начинали за спиной отца мучить дорогую сестрицу всевозможными способами – от сочувствия и насмешек до прямых попреков.
– Такие красавицы, как ты, не должны переводить свою жизнь на молоко! – соболезновал старший, Макс.
– Ты, Пэмми, скоро и жевать будешь, как Тигги! – веселился средний, шутник Питт.
А младший, прямолинейный Вильям, заявлял в глаза:
– Надо быть полной дурой, чтобы дать себя сгноить в этом навозе!
– Давай к нам на службу! – бодро предлагал Макс. – Ты так здорово скакала по деревьям и заборам! Еще не разучилась? Пойдем полазим!
– Девушке моего возраста это неприлично, – сдержанно отзывалась Памела.
– Ну да, – вмешивался Питт. – Девушке твоего возраста прилично доить коров до посинения. Как до коровьего, так и до собственного.
– Ты по-прежнему остроумен, Питт, – холодно отвечала Пэм.
– А ты по-прежнему дура! – с братской откровенностью возвещал младший, Вильям.
– А ты все такой же грубиян! – взрывалась Памела и убегала на чердак, где и отсиживалась, как в детстве, среди паутины и старых ботинок, в ожидании, когда братцы гуськом явятся с ритуальными извинениями.
Но ни встречи, ни уговоры, ни скандалы ничего не могли изменить. И каждый раз после родственного отъезда коровье молоко на некоторое время ухудшало свои качества. Чуть-чуть, незаметно для потребителей, оно горчило, словно приправленное женскими слезами.
