Иногда создаётся впечатление, что Агнес понимала куда больше, чем мы с Чарльзом надеялись.
– Не кричи на него больше, хорошо? Ты не будешь кричать?
Конечно, она слышала.
Пройдя вглубь комнаты, я села на край детской кроватки.
– Не буду.
– Он исправится.
Я укрыла дочь одеялом.
– Еще рано, постарайся заснуть.
Агнес крепче прижала к себе плюшевого мишку и послушно закрывала глаза.
Долго или мало я просидела рядом с ней, пропуская сквозь пальцы маленькие кудряшки, пока ее дыхание не выровнялось.
Когда я спустилась в холл, Чарльза уже не было. Его пальто, туфли и полупустая фляга пропали вместе с ним. Ушел.
Этот дом. Снова мы остались с ним вдвоём. Один на один.
Уводящие сознание длинные коридоры, мрак одиноких комнат. Он хранил в себе тайну. Путал, смешивал чувства.
Стоял кирпичными костями на мертвой земле.
Айфон завибрировал в кармане халата.
Сообщение от Чарльза:
«Сегодня я планирую наведаться в свою старую киностудию Браун Форбс. Если они мне не дадут какое-то место, я их буду умолять об этом».
Может мы смогли бы все вернуть?
Нужно лишь больше времени.
С одной стороны, с меньшей, значительно маленькой стороны, я понимала Чарльза.
Мы уже не мы. Затерялись где-то меж мирами, канули в беспрерывном потоке идентичных будней. Жили одним днем. И он повторялся. Снова и снова.
Сколько так ещё будет?
Но с другой, разве ему понять меня? Разве ему может быть хуже, чем мне?
Да, порой мы эгоистичны. Ставим себя на первое место. Оно и верно, ведь если не мы, то кто об этом задумается?
Чарльзу не легко, но он слишком горд, чтобы сознаться в этом. Его образ «папаши-года» давно в проигрыше. Он, в какой-то мере, сдался, сдался судьбе. И пусть мне было за что винить его, сейчас, думаю, я должна помочь ему. А если нет, то хотя бы попытаться. Другого выхода нет.
Хотелось сбежать. Уехать, сменить обстановку, почувствовать тепло. Сесть на поезд, растворится в закате. Улететь. Забыться. Получить долгожданное освобождение от поедающих изнутри мыслей.
Ни о чем не думать, пустить жизнь на самотек. И так ехать ночь напролет, любоваться меняющимися за окном пейзажами. Туда, куда ведет дорога в забитее. Как можно дальше, дальше от сюда.
Ехать… Ехать…
А это только месяц прошёл.
Я подожгла спичку. Огонь спешно поедал тлеющий опилок. Успокаивал. Я почувствовала, как пламя добралось до пальцев. Боль от ожога, и я потушила ее.
Казалось, что сгоревшая спичка – это я сама. Она использована. Ее больше нельзя положить в коробок к остальным. Ее можно только взять и выбросить, как и меня. Я могу скользко угодно мечтать о прежней жизни, жалеть за тем, чего не вернуть, но изменить что-либо не в силе.
Вскипяченная ранее вода в чайнике остыла.
Я взяла в рот сигарету, подожгла еще спичку. Никотин незамедлительно воздействовал на мозг.
На третьем этаже располагалась домашняя библиотека: обширная комната, заставленная со всех сторон стеллажами с книгами. Интернет здесь не был подключён, поэтому я только и делала, что читала. Маркес, Остин, Шарлота Бронте. Вот и сейчас, когда Чарльз ушел, а Агнес еще спала, чтобы как-то отвлечься, я взяла с полки новую книгу.
Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка». Прочла аннотацию: «пронзительная история любви всему наперекор, любви, приносящей боль, но и дарующей радость». Мне захотелось исправить предложение: «пронзительная история любви всему наперекор, любви, которая сначала дарует радость, а потом приносит боль».
