Нитки не выдержали, и пуговица оторвалась, оставшись в пальцах у Разумовского. Он смутился такому обороту дел, закашлялся и отступил на шаг.
– Простите, Константин Платонович, я немного разнервничался.
Он отдал мне пуговицу и потёр лицо ладонью.
– Всё это слишком неожиданно свалилось на меня. Да ещё так не вовремя!
– Понимаю, сочувствую, но я в ещё худшем положении. Если уж вы грозите мне острогом, то даже боюсь думать, что скажет императрица.
– По-разному может выйти, – буркнул Разумовский, – зависит от… Впрочем, неважно. Сейчас, я должен увидеть девушку собственными глазами. Где она?
– Я отвезу вас. И увидите, и поговорите.
– Тогда едем прямо сейчас.
Махнув Кижу, чтобы догонял нас, я повёл Разумовского к дормезу.
– Скажите, Константин Платонович, а почему вы обратились именно ко мне?
– Всё просто, Алексей Григорьевич. Вы долгие годы находитесь подле императрицы. Полагаю, это не просто так? – я позволил себе улыбнуться. – И, обращаясь к вам, я надеялся на маленькое чудо. Что вы блюдёте интересы Елизаветы Петровны выше, чем чьи-либо ещё.
Разумовский кивнул.
– Вы обратились по адресу, Константин Платонович. Её интересы я ставлю даже выше своих и особенно выше личных симпатий.
– Это именно то, что мне было нужно.
Я поклонился и распахнул перед ним дверь дормеза.
– Константин Платонович, я должен переговорить с девушкой один на один, – попросил Разумовский, когда мы поднимались к нам на этаж. – Вы позволите?
– Не вижу препятствий, Алексей Григорьевич. Мне скрывать нечего, как я уже говорил.
Едва мы вошли, как услышали из глубины квартиры Танин голос. Девушка напевала тягучую грустную мелодию, что-то про берёзу и несчастную любовь. Разумовский едва уловимо улыбнулся и обернулся ко мне.
– Это она? – спросил он шёпотом.
Я кивнул.
Он приложил палец к губам и пошёл на голос.
У окна в гостиной мы и нашли Таню. Негромко напевая, девушка сосредоточенно рисовала small wand'ом на стекле связку Знаков. Один из полезных трюков, что я ей показывал – снаружи невозможно подглядеть, что происходит внутри, вместо людей видны только размазанные цветные тени.
Таня стояла к нам вполоборота. Глядя на её профиль, Разумовский замер и пальцами потёр глаза.
– Господи, – проговорил он еле слышно, – одно лицо с Лизой.
Мне довелось видеть императрицу два раза, но не скажу, что находил особое сходство между ней и Таней. Но то я, а вот Разумовский знал Елизавету в молодости и у него было с чем сравнивать.
Я положил руку ему на плечо, слегка придержав. И только когда Таня закончила рисовать Знаки, я постучал в открытую дверь.
Девушка обернулась. На секунду она смутилась, но быстро справилась с чувствами и приветливо улыбнулась.
– Добрый день, сударь.
– Татьяна, разрешите рекомендовать моего друга, – наш гость низко поклонился, – граф Разумовский Алексей Григорьевич.
– Очень приятно, ваше сиятельство.
Разумовский подошёл к Татьяне, поклонился ещё раз и поцеловал ей руку.
– Счастлив видеть вас, сударыня. Скажите, что вы пели? Мне казалось, у этой песни другая концовка…
Я не принимал участие в разговоре. Встал скромненько в сторонке и наблюдал за Разумовским. А он ещё тот персонаж – задаёт вроде невинные вопросы, а сам осторожно выпытывает подробности из жизни. Годы, проведённые рядом с императрицей, не прошли даром для казака, превратив его в опытного царедворца.
– Я оставлю вас на минуточку, – я подмигнул Тане, – распоряжусь подать чаю.
