– Планы у неё. Честолюбивые. Хочет освоить профессию ответственного секретаря.
– Тебя, что ли, подсиживает?
– Надеюсь, нет. Может, в другое издание подастся, – уже с профессией в руках.
– А что так?
– Мы вот привыкли считать её как бы дурочкой, а она не так проста! Кое-что всё-таки соображает. Понимает, что в журналистике звёзд с неба не хватает, «золотым пером», гордостью нашей ей не быть. А в таком случае лучше оставаться «над схваткой», макетировать полосы, просто брать готовые материалы и растыкивать их покрасивше. Как это делаю я.
– А тебя она бёдрышком из гнезда не выбросит?
– Что ты! – засмеялся Алексей. – Молода ишшо! Да и Андрей Михайлович не позволит. Он-то ей цену лучше всех знает!
Да, это точно. Молодую поросль наш главный всегда стращает коронной фразой: «Меня не проведёшь! Я трупный запах дохлых материалов за версту чую. Бездарей на порог не пущу!» А Лорка как раз бездарь и есть.
Лариска попала к нам во время болезни шефа. Он у нас сердечник, если уж попадает в больницу, то держат его там врачи по максимуму. А чего не лечиться? Газета уверенно держится на сильных Лёшкиных плечах, да и Чан Кайши, хоть и не особо любим сотрудниками, всё же дело своё знает неплохо.
Шеф, выйдя из больницы, сразу разглядел Лоркину бесперспективность, но поздно: она уже была в штате. Он не стал настаивать на её немедленном увольнении, решил дать ей шанс: авось поднатореет, распишется, войдёт во вкус. Но чем больше она старалась, тем хуже у неё получалось. И теперь её основная работа заключалась в придумывании текстовок к фотографиям и в телефонных переговорах с особо рьяными гражданами, которые желали в каждом номере видеть разгромные статьи о начальнике своего ЖЭКа, об участковом милиционере, который, хоть и не был уличён, но скорее всего взяточник, и о том, что верховная власть прогнила до самых корней, поэтому пора снова делать революцию, и вообще, Сталина на них нет, а заодно и на нас!
Люди, звонившие в редакцию, были совершенно особым контингентом: большей частью – пенсионеры, часто – с расстроенной психикой. В основном это были люди одинокие, и для них вся радость жизни заключалась в возможности ну хоть с кем-то поговорить, не важно о чём, пусть даже с невидимой Лариской. А она умела как-то заговаривать их израненные души, потому что человеком была, в общем-то, неплохим. За незлобивость и покладистость её любили сотрудники, очень уважали душевнобольные пенсионеры и терпел главный редактор.
– Всё, Лёшик, я иду домой. Как подумаю, что сейчас мой труд уничтожают и заменяют бредом отставного красного кавалериста…
Я скривилась от обиды и жалости к себе. Лёша, покивав сочувственно, сделал мне ручкой: пока, мол, всего хорошего.
Поскольку дома у меня ничего особо интересного не намечалось, я пошла не домой, а к себе в отдел. Заварила себе чаю, села у окошка и задумалась. Чай заваривался. Я сидела и дулась на весь белый свет.
Вот Андрей Михайлович меня сейчас перед всеми полной дурой выставил. А чего, спрашивается? Ну, понятно, с городским начальством ссориться – себе дороже. Мало ли как аукнется… Но дело-то я затеяла стоящее! И резонанс уже есть. Наш главный конкурент, газета «Честное слово», пропечатала ядовитенький ответ на мой опус.
Самое смешное в этой газете – её название. «Честное слово»! Ага… Честнее не бывает. До прошлого года она по старинке называлась «Рабочее слово», хотя о рабочих давным-давно уже не писала, потому что это теперь непрестижно. А с прошлого года, когда это самое «слово» стало «честным», ничего честного в нём вообще не осталось. Концепция газеты – слухи, сплетни, домыслы. Тираж у них – кот наплакал, с нашим не сравнить. А их главного редактора с нашим Андрюшей и рядом-то не поставить! Ничтожество… И журналистики там подвизаются такие же… В общем, дрянь людишки. Ну, каков поп, таков приход, это ж понятно.
