– Как ты там?
– Всё нормально… Крышу проверил, не течёт. Сегодня или завтра буду дома.
Сказать-то сказал, но душу точила мысль: а правильно ли сделал, может, сразу надо было перевести все средства в Москву и на этом успокоиться. Но ведь спокойствия до конца не будет, хотя и говорили в стране об амнистии капиталов. Но зачастую говорят одно, а делают по-иному, да и инфляцию никто не отменял. В общем, и так плохо, и так нехорошо. Но как бы ни было, а теперь живи и ломай голову, терзай оставшиеся нервы от новой «засады». Единственное, что успокаивало и грело душу, это «банкариос» во внутреннем кармане пиджака у самого сердца.
Профессор-словесник Столбов позвонил на следующей неделе. Герман Михайлович только-только пришёл в себя от недавних заграничных волнений, говорить ни с кем не хотелось, но выслушав бойкую преамбулу, в которой тот живописно описал скорый приход весны и, по слухам, отмену масочного режима, ёрнически спросил:
– Иннокентий Павлович, всё так и есть… У вас какой-то вопрос ко мне?
– Вопрос сложный, сразу не объяснишь, поэтому хотелось бы встретиться лично.
– Ну, тогда хотя бы тему раскройте, если вопрос сложный, чтобы, если понадобится, я смог подготовиться.
– Он глубоко личный, касается дачного строительства. Прошлым летом мы с женой прикупили землицы, теперь надо строиться, а финансов, сами понимаете, не густо. Только не подумайте, что прошу денег. Нет, нет и нет! У вас же есть другие возможности помочь?
– Я не директор домстроя!
– Но связи-то имеются. Известно, что именно на нашем комбинате открыли линию по производству панелей для частных домов, и частенько бывают бракованные; девать некуда, а я бы с удовольствием забрал. Но кому нужен человек с улицы, зато вам, думаю, не сложно будет решить такой вопрос. Мне и необходим-то всего лишь комплект на первый этаж, а второй мы сделали бы летним – это совсем другие заботы.
Чернопут вздохнул:
– Действительно, есть о чём поговорить. Подъезжайте в следующий вторник после обеда.
– Договорились! – поспешно согласился профессор, а Герман Михайлович вообразил, как тот после его слов расплылся в улыбке.
Точно такую же улыбку, только с заискивающим оттенком, он увидел на лице профессора, когда тот появился у него в бизнес-центре, запасшись предварительно пропуском через секретаря. Профессор переступил порог кабинета Чернопута и замер.
– Проходите, Иннокентий Павлович! – пригласил хозяин и, поднявшись навстречу, указал на кресло рядом со своим столом. – Так, значит, говорите, что на комбинате брак лепят?! От кого же узнали? Я что-то не владею такой информацией.
– Родственник говорил. Он в прошлом году таким образом дом себе построил. Часть панелей были списаны, а часть специально слегка попортили, чтобы списать: кувалдой углы посбивали – вот и брак. Зато приобрёл по бросовой цене. За взяточку, конечно же, сами понимаете.
– Значит, говорите, кувалдой… А что – метод известный. Мне дедушка рассказывал о своём отце-извозчике. Зайдёт тот после работы в трактир, пропустит лафитничек-другой, домой идёт благостный, о детишках вспомнит. По дороге заглянет в булочную, попросит для них фунт лома баранок, чтобы вышло подешевле, а лома нет – разобрали, тогда намекнёт булочнику: мол, любезный, наломай немного – ведь детишкам… Так и у вас. А что же вам родственник не помог?
– Зачем я ему. Хотя он сам работает на этом комбинате, знает нужных людей, а выдавать их не хочет, если с меня взять нечего. Я бы и к вам не обратился, но всё-таки у нас более высокие отношения: и дочке вашей помогал, и книгу распространял.
