Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления - страница 115

У Севы Кондрашина, кстати, похожая же злющая собаченция была. Белая, глаза разные – один карий, другой- ярко-голубой. К Севе домой приезжала учительница фортепиано. На момент уроков собаку выпроваживали из квартиры и она сидела у двери на резиновом коврике. Иногда собака сидела там и в другое время. И когда мы с Крысановым, Ильюхой, Кирюшей или кем-то шли за Севой позвать его на улицу, собака, нас учуяв и завидев, кидалась с коврика в атаку с жутким лаем. Мы в радостном испуге бежали, она за нами по улице почти до угла дома. Вадик Егоров квартира 12, Кирюша Ситников квартира 13, Сева Кондрашин (хоть и следующий подъезд) квартира 14. Друзья с раннего детства!

Лето шестьдесят восьмого было, как это обычно и бывает, солнечным и жарким. Двадцать шестого июля маму врачи срочно отвезли в родильный дом. Лицо чуть припухло, но живот чуть виден. Белая кофта, вязаная, в дырочку и с бабочкой на шее, наверно из Италии еще. Маме 28, совсем скоро 29, сейчас она какая-то другая, в коридоре наклонилась и поцеловала метя, тихая, идет как фарфоровая ваза, опасаясь невзначай быть разбитой. Дома у нас телефон, а у папы в мастерской телефона еще нет. Он приехал с работы раньше, около шести вечера. Мы – папа, баба Женя и я, стоим во дворе под окнами своей квартиры. Папа смотрится прекрасно. Сорок один ему никак не дашь, правда волосы из темно-русых с годами потемнели, став коричневыми- влажной расческой аккуратно зачесаны назад. Глаза голубые, хорошо очерчены лицо, губы, нос прямой, на переносице тонкие в золотистой оправе очки, ростом невысок -сто шестьдесят восемь (как Николай Второй), но худощав, физически силен (чай скульптор) и скроен хорошо. Как скроен хорошо безукоризненно сидящий на нем серый макентош (плащ- пыльник, сегодня попрохладней), на ногах темно- шоколадные остроносые штиблеты, на шее малиновое атласное кашне. И бабе Жене, высокой – сто семьдесят пять, крупной, но не полной, на лице морщин почти что нет, разве только в уголках сейчас встревоженных карих глаз, а макентош серый, но чуть голубоватый, пятьдесят пять тоже не дашь. «Вовочка, днем Лилю увезли в роддом, только что узнали, что она родила девочку, вес два семьсот пятьдесят (в голосе теперь даже чуть слезы, малышка маловата весом). «Давайте, едем к ней,» -решительно говорит папа и мы едем в роддом на Комсомольской и узнаем, что у мамы и моей сестрички младшей Леночки (правда, имя это дадут позже) все в порядке. Высокая, под сто восемьдесят ростом, наша тетя Зоя, бабы Жени старшая сестра, со смехом успокаивала нас, что в далеком девятьсот десятом она, такая каланча, родилась весом и размером «с хлебальную ложку». Девятьсот грамм. В ответ все весело смеялись. Однако, оказалось все не так прекрасно. У малышки пневмония и выпишут их с мамой еще нескоро.

Вскоре дядя Витя с тетей Людой четырехлетним Юркой, наконец, поехали в Крым, где мы с мамой и бабой Женей по наводке дяди Витиного друга дяди Володи Мильчакова и его семьи поехали в Николаевку. К хозяйке нашей, не той, конечно, что наше новое ведро на старое втихомолку подменила, а к следующей. Они просили поехать с ними и бабу Женю, а она предложила взять и меня. Ведь папа всегда занят, мама с новорожденной моей сестренкой лечатся и меня надо куда-то пристроить. Мне, вообще-то, было хорошо и с бабой Верой, но лишний раз на Черном море мальчику не помешает. И мы приехали в уже знакомую мне Николаевку. Я был рад второй раз за лето «прокатиться на южок» (д. Витя) с родными. Но после Хосты Николаевка в моих глазах была «медвежьим углом» (примерно как для Печорина тогдашняя Тамань). Хозяйка встретила нас дружелюбно, как своих, Юрке нашлась подружка в лице пятилетней хозяйкиной дочки Оли. Белобрысый с веснушками на носу и щеках мальчик четырех с половиной лет и пятилетняя черноглазая и черноволосая (губы бордовые от вишни, прямо на портрет) девочка играли во дворе все свободное от пляжа время. «Панькашенька, Панькашенька! Тебя любить не грех: хороший таракашенька – ты лучше, лучше всех!» – пел счастливый дядя Витя своему сынишке. Они с тетей Людой каждую минуту посвящали своему ребенку, баба Женя с ними была тоже заодно, и я чувствовал себя чужим. От родителей пришла телеграмма: Волосы русые глаза темно синие купили кроватку назвали Леночкой. Неожиданно, вроде обговаривалли назвать Ниной. У бабы Веры был еще вариант: назвать Арочкой, то есть Ариадной. Точно бы была одна такая в городе!) Мне опять купили алюминиевый кортик с железных ножнах. Плавал я уже без круга с прошлого года, то есть с неполных девяти лет, с первой Николаевки. Жили с нами, такие же квартиранты – дородный рыжеволосый и кареглазый, лет сорока пяти, шахтер с Донбасса и еще один хороший дядька. Оба подкованы в вопросах политики и, вообще, -люди с кругозором.