Как -то наш прекрасный скульптор Владимир Михайлович Друзин, создавший вместе с Сажиным памятник Уральскому танковому корпусу на вокзале вышел прогуляться вокруг двора со своей собакой черно- желтой Джильдой. И какая-то неизвестная собака залаяла на Джильду, та само собой в ответ. Пробежали на детскую площадку, но Джильда (доберман пинчер) со двора ту собаку изгнала. А Друзин как-то хорошо со мной заговорил, чтоб я не волновался: Взял меня на колени: " Не бойся, Вадик, Джильда детей не обижает, а, наоборот, заступается. Ты можешь ее погладить, она добрая!» Он был в сером летнем костюме, с мужественным, как и у его скульптурных портретов, лицом, зачесанными назад желтыми волосами. Он выглядел хорошо, но все же то, что уже страдал алкоголизмом, по красному и чуть одутловатому лицу все же было видно. Он много работал, но работа скульптора трудная, нервная. Начала все больше беспокоить печень. Он умер в тридцать восемь лет, в самом расцвете своего могучего таланта. Я ненароком слышал как папа маме говорил, что навестил Володю Друзина в больничной палате и сразу даже не узнал – бледного, исхудалого. Его работы – памятник «танкистам», студентам и преподавателям Уральского политехнического института, отдавших свою жизнь в боях с немецко-фашистскими захватчиками, маленькая чугунная фигурка пацана в кепке «Вратарь» и много всего стало крупным вкладом в наше искусство и в память о войне. Очень хорошая его жена Нина Владимировна, учительница и старший сын, инженер Сережа и на год меня младше Ирина были очень хорошей, дружной семьей.
А с Ильюшкой и семьей Шариповых в одной квартире жила семья Макарона. Так мы называли худенького, с детских лет прокуренного, но сильного и вёрткого, хулиганистого Сашку Макарова. Он был на полтора года меня старше, а сестры Лена и Таня были младше. Отец невысокий, очень кудрявый, вроде бы тоже Александр. А мать- Мария, Маруся, худощавая блондинка, крепко стоящая на ногах. Лена, помнится, как-то смешно, но не очень прилично, рассказывала позже известные строки» Однажды, в студеную зимнюю пору»…Мария как-то зашла к нам и попросила в долг до получки рублей тридцать, мама дала без колебаний, хотя они были совершенно незнакомы. Мать Макарона долг вернула в срок мне, угостив кулечком семечек …Вот она, жизнь советская! Ниже жили Князевы Серега и Андрей. У них велосипед двухколесный уже был, а у меня он появился позже, уже взрослый. Они мне давали на своем велике тренироваться ездить, заодно немного инструктируя. Родители их были неплохо знакомы с моими. Отец, Григорий Никифорович Князев, был секретарем Свердловского горкома партии, а позже стал начальником УВД Свердловской области и генерал-майором внутренней службы, а потом- министром внутренних дел Казахской ССР, Киргизской ССР. Что ни говори, эмвэдэшная власть – очень реальная даже сейчас, а тогда – тем более. Потом в эту квартиру, вроде бы, въехал замдиректора Уралмаша Сиделёв с семьей, с сыном Сашкой, позже прозванный по имени небызызвестного мультперсонажа Фунтиком. В очках, рыжеволосого, я помню его уже в старших классах, да сейчас общаемся. Ниже жил хороший парнишка, совершенно белый, альбинос, Толька и у них большой черный дог Акбар. И где-то тут же полковник с женой, которая после смерти мужа подарила Макарону несколько новеньких мужниных офицерских ремней и портупей. Для нас, мальчишек, это было целым состоянием. На втором этаже тоже жил большущий пес Блэк, немецкая овчарка, весь в медалях и жетонах на черной бархатной подложечке. Он всегда смотрел в окно, но иногда солидно шел со своим худощавым, тренерской внешности, в сером костюме, хозяином по каким-то серьезным делам. На первом этаже жила наша тетя Тоня с мужем. Она была дворником. Именно дворником, а не «дворничихой». Очень похожая на Людмилу Зыкину, высокая и крупная, умная, знающая себе цену. «Тетя Тоня, облейте нас из шланга!» – просили мы ее в жару. И она обливала! Мне мама, правда, запрещала такие ванны принимать!)
