– Врете.
– Вру, – улыбнулся чародей и стряхнул пепел прямо на остывшую яичницу. – Так расскажите, кто кроме охрененно известных комедийных актеров у вас в труппе? – снова сменил он тему, и Штефан понял, что больше ничего не добьется. Решение избавиться от чародея с его паршивыми секретами окрепло.
– Сетна Мольеф, факир… – миролюбиво ответил Штефан, про себя не переставая лихорадочно считать. Чтобы раздать долги и выплатить жалование нужно семнадцать представлений, если залы будут заполнены на две трети, как обычно…
Чтобы покрыть убытки от потери фургона, экипажа и срочного отъезда…
Революция в Морлиссе кончится, скорее всего, через…
А кроме выплат жалований надо еще…
Ничего не сходилось. А если избавиться от чародея сейчас и попытаться нанять кого-нибудь в Гардарике?..
– Правда из Сигхи? – безмятежно спросил Готфрид, наверняка не подозревающий, почему собеседник так нервно стучит согнутым пальцем по краешку стола.
– Нет, из Флер, – усмехнулся Штефан, вспомнив бледного черноволосого юношу, перед каждым выступлением затемнявшего гримом все открытые участки кожи и обводившего золотом глаза. – Он еще одна наша гордость. Может с помощью пои нарисовать огненную бабочку…
– И как он выступает в театрах? – заинтересовался Готфрид.
– Никак. В некоторых странах и в шатрах никак, только на улицах. Выпустим пиротехника в зале – нас в большинстве стран лишат лицензии, а в некоторых еще и арестуют.
– Хорошо, и кто же еще у вас есть?
– Метатель ножей, – нехотя признался Штефан. – И его ассистентка.
Эжен Ланг был ровесником Томаса, а Энни Лаффет недавно исполнилось девятнадцать, и их роман был головной болью всего «Вереска». Штефан был уверен, что однажды Эжен все-таки метнет нож аккуратно между глаз Энни. Того же мнения придерживалась вся труппа, включая самих Эжена и Энни. Штефан давно хотел дать им расчет, но теперь не мог себя заставить лишить труппу еще двух артистов.
– Кто-то еще использует метателей ножей?
– У нас красивый номер. Все представление – символическое преодоление смерти, было бы глупо обойтись без метателя ножей, – огрызнулся Штефан.
– Хорошо, кто еще?
– Осветитель, механик, костюмерша…
– Погодите, Штефан, я спрашиваю об артистах. Вы же не хотите сказать, что у вас есть ведущая, помощница, метатель ножей, пара клоунов и мальчик, которому нельзя выступать в помещениях?
– Двое умерли, трое ушли вместе с иллюзионистом, одна… просто ушла. – Штефану не хотелось признавать, что «парой клоунов» в этой ситуации выглядят они с Хезер. – Да, у нас кризис. Можно сказать, неразрешимый.
«И ты его не решишь, нет, хренов ты колдун, ты нас всех похоронишь», – обреченно подумал Штефан. Цифры говорили обратное. Хорошие, гладкие, холодные цифры. Если только революция продлится подольше.
– А нет у вас… ну знаете, карликов? Бородатых женщин, мужчин, поросших шерстью?
– Есть, – мрачно кивнул Штефан. – Механик. Я же объяснил вам, мы не как тот мужик с Континента, который возил с собой толпу уродцев и оперную певицу. У нас… искусство. Было.
– Зачем же вы едете в Гардарику?
– Мы взяли аванс. До вашей проклятой революции, которая оставила нас без фургона, гимнастов и… – Штефан осекся. – А еще в Гардарике много ценителей прекрасного.
– Меценатов, – подсказал Готфрид.
– Да, меценатов. Так чем вы можете быть полезны? Не очень хочется выволакивать из-под арены ваш труп.
– Не волнуйтесь, на иллюзии у меня вполне хватит сил. Правда я не вижу в этом смысла, – признался чародей. – У вас нет труппы. Представление не делается из трех артистов, девочки-шталмейстера и мороков, даже если вы представите механика медведем, дадите ему балалайку и он будет петь «Ой ты быстра реченька».
