– Об этом мы подумаем на месте. Главное – добраться до Гардарики, дать выступление по имеющейся программе… исключив некоторые номера. А потом мы подумаем, что делать дальше.
«Мы с Хезер. И труппой», – уточнил про себя Штефан.
– Надо же, день только начался, а ты уже изворчался!
Штефан не заметил, как Хезер спустилась. Она села за стол и кончиком пальца потыкала в край тарелки Готфрида. Укоризненно посмотрела на чародея:
– В цирке, между прочим, готовят еще хуже.
– Я как раз пытался объяснить Готфриду, чем мы собираемся заинтересовать меценатов в Гардарике.
– И чем же? Фройляйн, принесите кофе, еще хлеба и масла. Как нет масла? Ну тогда сыра.
Хозяйка куда-то ушла, вместо нее осталась подавальщица – дочь, судя по лицу. И бюсту.
– Мне бы кто объяснил, – фыркнул Штефан. – Но если мы в Гардарике не найдем заказчика – можно будет расходиться.
– А гонорар? Мы ведь взяли только аванс, нам должны будут заплатить за выступления…
Штефан с облегчением вздохнул. Ему было тяжело рассуждать об актерах и символической победе над смертью, зато о деньгах он мог говорить сколько угодно. Он вытащил из нагрудного кармана жилета огрызок карандаша и записную книжку, и вдохновенно начал описывать, почему они обязательно разорятся. Половина расчетов уже была, и он почти с удовольствием дополнял их все новыми деталями. В графе «мороки» он, несколько секунд поколебавшись, обозначил будущий гонорар Готфрида – вдвое больше того, что они платили Нику Блау.
– Вы же не рассчитывали с нами разбогатеть, – криво усмехнулся он.
На самом деле он надеялся, что Готфрид оскорбится и уйдет. Или подумает и вежливо откажется. Или начнет торговаться, и его можно будет послать. Но унизить его, предложив ставку молодого и неопытного чародея, не позволила гордость.
– И посему, господа, лучше нам всем повеситься прямо сейчас – спасибо, фройляйн! – и не длить своих мучений и скорбей, – скривилась Хезер, когда он закончил. Штефан фыркнул и сунул подавальщице чайник, сделав жест «повторить». Хезер говорила что-нибудь такое каждый раз, когда речь заходила о бухгалтерии.
– А еще в честь ярмарки они задерут цены на билеты. И вообще на все, – добавил он.
– Будем ждать, пока подешевеет – больше переплатим за гостиницу и жратву.
– На корабль билет будет гораздо дешевле, особенно если мы со Штефаном согласимся его защищать в случае нападения, – заметил Готфрид.
Штефан метнул на него ненавидящий взгляд.
Он терпеть не мог говорить о своих слабостях. Каждый раз приходилось буквально вырывать из себя признание, и среди многих вещей, за которые он был безмерно благодарен Томасу и Хезер было то, как тактично они обходили острые углы и заставляли других делать так же. Их труппа никогда не путешествовала по воде. Почему? Потому что мать Томаса стара, и у нее ноют кости, у Томаса от корабельной еды приступы меланхолии, Хезер укачивает, канарейки дохнут, и вообще «потому что». Всех устраивал такой расклад, но новички вечно влезали с такими предложениями, и сейчас на Готфрида некому было шикнуть.
– Мы не путешествуем на кораблях, – как можно дружелюбнее ответил Штефан.
– Мне показалось мы познакомились именно на корабле, – Готфрид намеков явно не понимал.
– Да, и меня туда затащили в бессознательном состоянии.
К счастью, Готфрид не стал больше ни о чем спрашивать, но его взгляд Штефану не понравился – заинтересованный, цепкий. Он представил, как чародей делает пометку в воображаемом блокноте.
