Дым под масками - страница 46



– … Томас Штармвайд! – объявил он, встретившись взглядом с Томасом. Сходя с подмостков, он беззвучно выругался и чиркнул пальцем по горлу.

Штефан заметил в руках Томаса апельсин. Он знал фокус, который Томас собирался показать – у него в рукавах была пара пакетов с летучим порошком, который при контакте с кислотой превращался в черные смолянистые нити. Томас резал апельсин, половину отдавал в зал, а оставшуюся превращал в черную дрянь, на которой растил апельсиновые цветы. Штефан знал, откуда берется вязкая чернота между его ладоней, но не знал, откуда на ней появляются цветы. Томас обещал когда-нибудь рассказать, но, кажется, это так и останется его тайной.

Штефан встал к самому краю подмостков. Он видел, как Томас, на лице которого не осталось и следа усталости и отчаяния, раскидывает руки, будто обнимая толпу.

– Время кажется нам скоротечным. Мы вздыхаем о том, что стареем, и думаем, что наше время уходит безвозвратно… – говорил он, и Штефан чувствовал, как его начинает мутить.

– Время уходит, и нам кажется, что мы уже не те, что раньше. Многим кажется, что мы превращаемся в нечто… ужасное.

Даже самый внимательный зритель не заметил бы в выступлении Томаса надлом. Но Штефан заметил – у этого номера всегда был другой текст. Теперь фокусник словно неуклюже позировал перед толпой, пытаясь прикрыть исповедь метафорами. Штефан не смотрел, что делает Томас, он смотрел на его лицо, пытаясь поймать хоть легкий оттенок лжи. Тогда слова перестанут звучать приговором. Но Томас врал только в движениях – слова имели больше значения, чем фокус, который он показывал.

– Но это неправда. Кем бы ни были, кем бы ни стали – мы всегда тот же белоснежный флердоранж, что и раньше…

Штефан не стал досматривать выступление Томаса. Не смог себя заставить.

Глава 7

Заставить радоваться

Возвращался в гостиницу Штефан уже в темноте, а фонари в рабочем квартале зажигали редко, и чаще по одному в начале и конце улицы. Он был пьян – выходя с ярмарки остановился у знакомой палатки и с горя нарезался. Шнапс к вечеру подешевел, Идущая смотрела на него с умилением мамаши, наблюдающей, как ребенок впервые орудует ложкой.

Кристалл он тоже купил, но пить не стал, убрал в карман жилета. Пить было плохим решением, Штефан это понимал. Недостойно и попросту глупо. Но он ничего не мог с собой поделать – площадь у ратгауза, левиафан и Томас с пустым синим взглядом смешались в одно черное пятно на душе, которое было необходимо смыть, пока оно не свело с ума. Он знал, что если сорвется где-нибудь на дирижабле или на переговорах в Гардарике – будет гораздо хуже.

Левиафан. Дирижабль. Золотистая надежда, черный лепесток.

Проклятый чародей, который нужен был, нужен, потому что без него не заработать, не раздать долги и не помочь Томасу, который с самоубийственным упорством тратит деньги на лечение матери. Сколько Томас потратил в Кайзерстате? Откуда у него, разоренного повстанцами и цирком в упадке, деньги на альбионских врачей?

«Чтоб тебя, Готфрид, твоя богиня оплакивала пока Спящий не проснется», – думал он, вливая в себя очередную рюмку.

Штефан был почти параноидально осторожен. Но потом все равно приходилось карабкаться под забором, бегать вокруг госпиталя с больными неизвестной болезнью. Плыть на пароходе, лететь на дирижабле. Держать рядом чародея, от которого непонятно, чего ждать, но почти наверняка – ничего хорошего.