Дюна - страница 46



А потом в дверь за спиной постучали, и голос того же офицера Хавата произнес: «Все спокойно, сэр… миледи. Юному господину пора к отцу».


Говорят, что герцог Лето сам слепо шагнул навстречу опасности Арракиса и сам, забыв об осторожности, ступил в ловушку. А не правильнее ли будет предположить, что он настолько долго жил посреди окружавших его грозных опасностей, что не заметил стремительный рост их числа? Можно предположить и то, что он сознательно пожертвовал собой ради будущего счастья сына. Достоверно нам известно лишь то, что герцог не был простаком.

Принцесса Ирулан. «Семья Муад'Диба»

Герцог Лето Атрейдес оперся на парапет навигационной башни посадочного поля вблизи Арракиса. Первая луна овальной серебряной монеткой уже повисла невысоко над южным горизонтом. Сухая глазурь иззубренных утесов Барьера поблескивала под нею в пыльной дымке. Налево, в тумане, светились огни Арракина – желтые… белые… голубые.

Лето подумал о своих объявлениях, развешанных во всех людных местах этой планеты, – каждое с его подписью: «Наш высочайший Падишах-Император повелел мне принять правление этой планетой и прекратить все раздоры».

От ритуальности самой процедуры ему стало особенно одиноко. Кого могут обмануть пустые формальности? Конечно, уж не Вольный народ. И не Малые Дома, контролирующие внутренний рынок Арракиса… все они почти до единого – люди, преданные Харконненам.

Они попытались взять жизнь моего сына!

С яростью было трудно совладать.

Он видел огоньки: какой-то наземный транспортер катил к посадочному полю из Арракина. Он надеялся, что это – бронемашина с охраной и что на ней привезли Пола. Задержка раздражала, пусть даже она, как сообщил лейтенант Хавата, вызвана осторожностью.

Они попытались взять жизнь моего сына!

Герцог потряс головой, чтобы отогнать гнев, и глянул обратно на поле, по периметру которого монолитными башнями высились пять его собственных фрегатов.

Лучше промедлить из осторожности, чем…

«Этот лейтенант хорошо справляется с делами, – напомнил он себе. – Намечен к повышению, полностью предан».

Наш высочайший Падишах-Император…

Если бы только жители этого захолустного городишка могли увидеть записку, адресованную Императором своему благородному герцогу, прочесть ее презрительные завуалированные выпады против мужчин и женщин в конденскостюмах: «…чего же еще ожидать от варваров, мечтающих всем сердцем лишь об одном – жить вне жесткой безопасности кастовой системы фофрелах?».

В этот момент герцогу казалось, что и сам он всю жизнь мечтал только о том, чтобы уничтожить все классовые различия, их гибельный опостылевший порядок. Из окутавшего поле облака пыли он глянул вверх на неподвижные звезды и задумался: «Вокруг одного из этих маленьких огоньков вращается Каладан… Но мне не дано еще раз увидеть родной дом». Тоска по Каладану пронзила его грудь. Ему казалось, что родилась она не в душе его, но что Каладан вдруг сам потянулся к нему. Даже в мыслях не мог он назвать выжженную пустыню Арракиса своим домом, когда думал о будущем.

«Следует скрывать свои чувства, – думал он. – Ради мальчика. Его дом будет здесь. Сам я могу считать Арракис адом, куда меня ввергли перед кончиной, но он должен отыскать здесь источник вдохновения. Непременно».

Волна жалости к самому себе, впрочем, немедленно с презрением подавленная, охватила его, почему-то ему вдруг припомнилась пара строчек из стихотворения, которое часто повторял Гарни Холлик: